— Не их вина, что мы не добрались быстрее, — сказал Майлс. — Из-за песчаных бурь мы шли из Миньи девять дней.

— Не сомневаюсь, это было ужасно для вас. Но иначе вы бы пришли сюда намного раньше меня. Ветер мешал и тем, кто был на реке.

Он вывел Майлса из узкой комнаты.

— Я чертовски рад видеть вас, — сказал он, понизив голос. — Вот уж как неприятно обернулось это дело. Проклятые французы… — Ноксли замолчал и обвел глазами храм. — Они снимают потолок со знаками зодиака, свиньи. Видите ли, паша разрешил им. Они увезут его в Париж… а я ничего не могу сделать, пока не закончу это другое неприятное дело. — Он покачал головой. — Но не думайте о французах! Вам и так досталось в пустыне. Наверное, вам нужна ванна, чистая одежда и хорошая еда. А я… если я пробуду здесь дольше, мне захочется убить кого-нибудь.

Несмотря на то что Дафна принимала опий малыми дозами, он очень помог ей. Она была искренне благодарна Руперту за его настойчивость, о чем и сообщила ему при первой же возможности.

В душе она изумлялась тому, как он заботился о ней во время ее болезни. Но он и сам казался ей чудом. Все два дня, которые она провела в постели, она думала о нем и обо всем, чем он удивил ее.

Опий одурманивал ее, но одно ей было совершенно ясно: Руперт не был тем бездушным грубияном, каким показался ей вначале. Наоборот, при сравнении с ним бездушными выглядели другие мужчины, особенно Верджил. Ее покойный муж заставлял ее чувствовать себя испорченной женщиной, а временами настоящим чудовищем. Он оставил ей большое наследство и очень мало уверенности в себе.

За недели, проведенные с Рупертом Карсингтоном, она переродилась. В тот день и вечер в Ассиуте она пережила страх, опасность и страсть. И до этого она никогда раньше не чувствовала, что действительно живет.

Несмотря на затуманенное сознание, Дафна ясно ощущала его большие умелые руки, прикладывавшие к ее лбу прохладное влажное полотенце или осторожно растиравшие ее спину. Она слышала его звучный голос, в котором временами слышались веселые нотки, когда он рассказывал ей забавную историю.

И Дафна также понимала, что, как и опий, он легко может стать опасной привычкой.

К утру третьего дня жестокие спазмы прекратились, приступы боли появлялись лишь временами. Она могла сидеть и воспринимать окружающее. И удивляться, почему ей было так плохо. Причиной не могли быть только одни месячные, решила она. Обычно в такие периоды она всегда чувствовала усталость и бывала раздражительной, часто испытывала боль, но такого с ней никогда не случалось. Никогда раньше это не лишало ее всех сил и энергии. Но и ее жизнь никогда раньше не была такой бурной.

Дафна решила, что расстройство желудка или что-то подобное ухудшило ее состояние.

Но, что бы это ни было, все, очевидно, прошло, потому что она проснулась с чувством голода. Как только Дафна села, Нафиза принесла ей кувшин и тазик.

— Вам лучше, — с улыбкой сказала Нафиза. — Я вижу по вашему лицу.

— Намного лучше, — сказала Дафна. Умывшись, она огляделась, но ребенка нигде не было. — А где Саба?

— В большой каюте с господином и мальчиком Томом, — ответила Нафиза.

— Его зовут Удаил, — по привычке поправила ее Дафна.

— Он желает быть Томом. Он говорит, что он раб господина и повсюду пойдет за ним, потому что господин спас вам жизнь.

— Я не умирала, — возразила Дафна. — Ты сама знаешь, это не смертельно.

— Он спас вас и от песчаной бури. Я тоже рада служить такому господину, который так добр к своей харем и служит ей как раб.

Слово «харем» делало Дафну собственностью мистера Карсингтона: женщиной, принадлежащей ему, одной из его домочадцев. Она скривилась при этом слове, но знала, что не стоит объяснять что-либо Нафизе. Девушка не поймет. По ее понятиям, все женщины принадлежали тому или иному мужчине. В любом случае не стоило давать слугам повод обсуждать отношения между «господином» и их хозяйкой.

Отношения между европейскими мужчинами и женщинами и так вызывали у многих египтян недоумение, хотя большинство воспринимали их философски. Поступки, которые обычно египтяне считали неприличными, они часто объясняли и извиняли, говоря, что «таков их обычай».

Команда и слуги хорошо знали, что горничная Дафны спит в ее каюте, Том со своим господином, а Нафиза и Саба спят с различными хозяйственными вещами, находящимися в их каюте.

Если бы этот порядок нарушился, это всем стало бы известно. Дафна понятия не имела, будут ли мужчины думать о ней хуже или не обратят особого внимания, сочтя это чужеземным обычаем. Однако она не сомневалась, что Майлс рано или поздно услышит об этом. В зависимости от болтливости ее слуг сплетни и слухи могут распространиться вверх и вниз по Нилу.

В Англии она вела уединенный образ жизни, и мнение других людей ничего для нее не значило. Но ее имя никогда не было связано со скандалом. Майлс заменял ей семью. Она не могла опозорить его.

То, что произошло в Ассиуте, должно стать началом и концом ее близости с мистером Карсингтоном, одеваясь, решила она. Какое-то время они были отрезаны от мира и его законов. Теперь они в него вернулись и должны жить по его правилам. И она должна вернуться в реальную жизнь, к фактам, а не фантазиям.

У них с мистером Карсингтоном не было будущего. И это к лучшему. Обстоятельства свели двух людей, у которых абсолютно не было ничего общего.

Чтобы укрепить свое решение держать его на расстоянии, Дафна надела свое вдовье одеяние. Она оглядела себя и вспомнила выражение лица мистера Карсингтона, когда он смотрел на ее обнаженные груди. Она вспомнила, как, голая, она лежала в его объятиях. Боль пронзила ее сердце. Уговаривая себя быть рассудительной, Дафна направилась в носовую каюту.

Египтяне приветствовали ее в своей обычной экзальтированной манере: Том, прижав руку к сердцу, разразился длинной восторженной речью. Ребенок сделал несколько неуверенных шагов ей навстречу, затем упал на ковер и захлопал в ладошки. Даже откуда-то выскочила мангуста и обежала вокруг Дафны, обнюхивая ее ноги.

Мистер Карсингтон не сказал ни слова, а только медленно смерил ее взглядом с головы до ног. Ее лицо вспыхнуло, и она почувствовала, как жаркая волна растекается по всему ее телу.

Она перевела взгляд на мангусту.

— Златоцветка, пока я болела, повеселела, — спокойно заметила она. — И стала дружелюбнее. — Он покорил и мангусту? Да и существовал ли кто-нибудь, способный устоять перед ним? — А что случилось с драгоценной рубашкой?

— Она ее прячет, — ответил Руперт. — Сегодня она под диваном. Вы увидите, что она время от времени проверяет, там ли она. Златоцветка очень забавна теперь, когда ее лапа зажила. Я не подозревал, какие это активные любопытные существа. Она все время бегает туда и обратно, взад и вперед, все обследуя.

Мангуста, оставив Дафну, обежала вокруг дивана. Словно по дереву, взобралась на Руперта, на минуту присела на его плечо, обнюхивая его шею, затем спустилась и выбежала из каюты.