Да и под ноги бросила.

— Чем же? — Еськин голос был тих и страшен, этак тихо становится перед грозою, когда небо еще светло, а все одно чуется, что вот-вот проломит его первая молния. — Я никогда не говорил, что я царевич… если тебе он нужен.

А то кто ж еще?

— Ты должен был сказать, кто ты есть…

И ушла.

Он же так и остался.

Стоит.

Покачивается. В плечи себе вцепился, да так, что руки побелели. И сам белый-белый…

Я встала, булки булками, да… неладное с человеком деется.

— Видела? — Он ко мне и не повернулся.

— Видела, — согласилась я. — И слышала…

— Ты… с мыльней этой… я ведь точно знаю, куда шел… и тут вдруг… — Он попытался усмехнуться, да только усмешка та кривою вышла.

— Не я, Божининой милостью клянусь.

Арей… больше некому… небось, подговорил Хозяина, а тот и рад был бы помочь, тоже все переживал за меня…

— Какая теперь разница. — Он пальцы разжал. — Небось, все уже знают…

Я кивнула. Знают… Гордана не из тех, которые молчать будут, да и подруженьки ее, и выходит, что отныне быть Еське серед царевичевых людей, да наособицу.

— Ну и…

Еська добавил пару слов покрепче, таких, за которые бабка, случалось, за уши меня драла…

И ушел.

Дорогая моя бабушка, Ефросинья Аникеевна, премного отрадно мне было прочесть, что все-то у вас ладится…

Письмо из Барсуков я упрятала в коробочку, из тех, Киреевых, расписных, к иным письмам, которые хранила да перечитывала едва ль не кажный день. Наизусть вона выучила…

…и что со здоровьицем вашиим сподмогла Божиня.

…ежели сие, конечно, бабка написала не для того, чтоб меня суспокоить, с нее-то станется. Но ничего, вскорости свидимся, тамока и погляжу, как оно на самым-то деле.

…конечно, печалит меня, что не сумеете вы предстать пред моими очами на родительском дню, как сие водится в Акадэмии, да только, мыслею я, что не одна я такая. Многие ж со студиозусов — не местечковые, небось, ихним родичам до столицы ехать далеченько. А у кого и близко, то и не каждый сподобится семействие свое оставить за-ради этакого визиту. Есть и такие, у кого родичи там, аль иные близкие люди, и вовсе невольные…

Я вздохнула и перо отложила.

Вновь не о том пишу. Арей вон говорит, что будто бы я — человек, настроению подвластный, сиречь, чего моей левое пятке восхочется, то и творю. Правда, про пятки я не совсем поняла. Пятки — они пятки и есть, чего им хотеться-то может? Небось, только того, чтоб не мозолились.

Да только выходит, ежели ему верить, нету у меня нужное сосредоточенности. И вот вновь, взялася про родительский день сказывать, а выходит, что про иных людев, до которых, ежель разобраться, то мне и дела нету.

Кто и когда родительский день придумал, сие я не ведаю, да так повелося, что перед самою неделькою Перехлестья открываются вороты Акадэмии не только для студиозусов аль магиков, но и для всех, кому восхочется побывать внутрях. И по обычаю в первый-то день родичей пущають. А уж на другой — горожане идуть, желаючи на магиков поглядеть и иные какие чудеса, коии, им мнится, туточки в превеликом множестве сокрыты.

А для родичей студиозусы представления всякие устрайвають, навроде ярмарочных, только в зале. И кажному охота умением своим похвастать…

Правда, первую курсу до того не пущають. Нам наставник так и сказал:

— Успеется.

Лойко насупился, небось, охота ему было перед батюшкою выступить, показать столпу водяную, которую он делать научился. И столпа этая ровнехонькою выходила, что твоя колонна. Наставник, уж на что на похвалу скупой, а и тут сказал, что, мол, давненько такое работы не видывал.

Нет, с волшбою у нас выходило как-никак… я вот огненного шара сотворить могла, правда, раз через два, зато полог мой — спасибо Илье-боярину за подмогу — выходил раз от раза крепше. У самого-то Ильи все, за что возьмется, легко получалось, и не скажешь, что силенок у него немного. Игнат, тот с землею ладил, на зов его всякое семя откликалось, да только собою боярин крепко недоволен был. Оно-то и верно, земля — это для целительниц хорошо, аль для стихийников. Они земляную волну поднять способные, каковая половину войска вражьего накроет, а другую половину — земля трещиною проглотит, как о том летопись про Мамуй-хана сказывает. А у Игната чего? Дерева растут, да и только… это не по-воинску. Вот и пыжится, силится иные части силы своей пользовать. Благо, наставник про то ж говорит, мол, не стихийники мы, чтоб на одной силе замыкаться, потому и повинны худо-бедно, но с каждою частию силы своей ладить.

Вот про худо-бедно, это он правильно сказал.

И худо.

И бедно… вона, тою седмицею повел нас Архип Полуэктович на полигону, показал, как стихийники учатся. Ох и нагляделися!

Столпы водяные?

Да цельные дома, аль шали, кружевного хитрого витья, правда, сие витие, когда падаеть, режет и дерева, и землю, будто бы ножом. А когда б под этакую шаль человека попасть угораздило б? Огневики тоже радые силой похвастать… и катались огненные волны от края до края полигона, оставляя землю черную, выжженную, разбивался о них ветер. А порой не разбивался, но резал, будто бы ножом. И глядеть на сие было жутко. После и земля пошла горбами, выплеснула тонкие хлысты корней, которые норовили магиков опутать, утянуть в раззявленные земляные рты, схоронить заживо…

— Все разглядели? — поинтересовался Архип Полуэктович. Он-то на пригорочке сидел, ноженьки под себя подогнувши, спокойненько так, былиночку вона еще жевал.

— И мы так сможем? — Лойко ажно приплясывал, небось, охота ему была водяною шалею вражье войско порубить.

Кирей молчал.

Царевичи держалися наособицу.

— Не сможем, — заместо Архипа Полуэктовича ответил Илья. — Они стихийники. А у стихийников сила монополярна, то есть почти полностью сосредоточена в одной сфере или стихии. С одной стороны, благодаря резонансу они получают невероятные способности к контролю над своей стихией, с другой, за пределами ее они фактически беспомощны.

— Хорошо говоришь, Ильюша, — похвалил Архип Полуэктович и былинку в зубы сунул. — Вы так не сможете. А вам и не надобно. Ваше дело — не воевать, а защищать. И потому надобно вам знать не то, как построить огненный шквал, а что сделать, чтобы под этим шквалом уцелеть.

— И что? — не выдержал Игнат, который изо всех сил старался сотворить в земле трещину, но пока выходила лишь кротовья нора, а из нее крысиным хвостом торчал корешок.

— А ничего, — Архип Полуэктович поднялся. — Вам — только бежать да надеяться, что у огневика этого ресурс невелик. Стихийники, конечно, силу большую имеют, да только и тратится она быстро. А потому самое верное — измотать… только и тут с умом надобно. Скажем, от ветром вам огненную стену не проломить, силенок не хватит на этакий ветер. А вот родничок на пути вывести, на то многое не надобно…