Марино в замешательстве огляделся по сторонам, расстегнул плащ и стал шарить по карманам в поисках сигарет.

– Льет как из ведра, – бормотал он. – Хотя какое, к черту, ведро? Из ведра раз – и вылилось, а тут уже сколько наяривает. После обеда обещали жару...

Я молча протянула Марино ксерокопию отчета о вскрытии Хенны Ярборо с предварительными результатами исследований, проведенных Бетти. Вместо того чтобы взять стул и сесть по-человечески, Марино продолжал стоять у меня над душой, читать отчет и капать на мой ковер.

Детектив дошел до основного описания, и я заметила, как он скользнул глазами ниже. Одарив меня мрачным взглядом, сержант спросил:

– А кто еще об этом знает?

– Никто. По крайней мере никто не должен.

– А спецуполномоченный это видел?

– Нет.

– А Таннер?

– Таннер звонил. Я сообщила ему только причину смерти Хенны. О телесных повреждениях я ничего не говорила.

Марино продолжал изучать отчет.

– Точно больше никто не в курсе? – спросил он, не поднимая глаз от страницы.

– Отчета еще никто не видел.

Мы помолчали.

– В газетах ничего не сообщили, – произнес Марино. – По радио тоже. Короче, наш источник информации еще не знает подробностей.

Я уставилась на него.

– Вот блин! – Сержант сложил отчет и сунул во внутренний карман. – Чертов Джек Потрошитель! – Взглянув на меня, Марино добавил: – Больц ведь еще не подавал признаков жизни? Если подаст, спрячьтесь от него, исчезните.

– Что вы хотите сказать? – Одного упоминания этого имени было довольно, чтобы мне стало плохо физически.

– Не отвечайте на звонки Больца, не встречайтесь с ним. Всеми способами избегайте контакта. Не хочу, чтобы он сегодня заполучил копию отчета. Не хочу, чтобы он прочитал отчет и вообще узнал что-нибудь – он и так уже знает достаточно.

– Вы его до сих пор подозреваете? – спросила я как можно мягче.

– Черт меня подери, если я знаю, кого и в чем подозреваю! – рявкнул Марино. – Я только знаю, что Больц служит в управлении и имеет права практически на все, так? Еще я знаю, что съем крысиный хвост, если Больца переизберут. Не хочу, чтоб он победил на выборах. Вот я и прошу вас постараться его всеми способами избегать.

Я не сомневалась, что Билл не появится и не позвонит. Он понимал, что Эбби про него рассказала и что я при этом присутствовала.

– Да, еще, – продолжал Марино, застегивая плащ и поднимая воротник до самых ушей. – Если вам охота на меня дуться, дуйтесь сколько влезет. Только знайте: я вчера делал свою работу, и если вы думаете, что мне это было в кайф, то вы глубоко заблуждаетесь.

За дверью послышалось покашливание, и Марино резко развернулся. Винго мялся на пороге, пряча руки в карманах своих стильных белых штанов.

Сержант бросил на него презрительный взгляд и вышел из кабинета, стараясь производить как можно больше шума.

Нервно перебирая в карманах мелочь, Винго приблизился к моему столу и произнес:

– Доктор Скарпетта, там в холле торчит целая толпа журналистов...

– А где Роза? – поинтересовалась я, снимая очки. Веки горели, словно по ним возили наждаком.

– Не знаю, может, в туалете. Мне сказать журналистам, чтоб уходили?

– Скажи им, чтобы перешли на другую сторону улицы, – произнесла я и нетерпеливо добавила: – Точно так же, как поступили их предшественники.

– Хорошо, – кивнул Винго, но не двинулся с места. Снова зазвенела мелочь.

– Что еще? – Я с трудом сохраняла внешнее спокойствие.

– Ну, в общем, я кое-что хотел спросить. Насчет... хм... Эмберги. Ведь он, кажется, не курит и курильщиков не выносит и шум из-за этого всегда поднимает. Да нет, не может быть. Наверное, я обознался.

Я с интересом посмотрела в серьезное лицо Винго. Не понимая, почему для него это так важно, я ответила:

– Да, Эмберги терпеть не может курильщиков и не упускает случая об этом заявить.

– Я так и думал. Кажется, я что-то такое читал в газете, да и по телевизору видел. Насколько я понимаю, Эмберги намерен к следующему году покончить с курением в своем офисе.

– Именно, – отвечала я, не пытаясь скрыть раздражение. – Через год твоя начальница, чтобы курнуть разок, будет и в дождь, и в холод выбегать на улицу, как школьница. – Я насмешливо посмотрела на Винго: – А почему ты спрашиваешь?

– Просто любопытно, – пожал плечами мой ассистент. – Я слыхал, Эмберги раньше был заядлым курильщиком, а потом ни с того ни с сего завязал.

– Насколько я знаю, Эмберги никогда не курил, – возразила я.

Снова зазвонил телефон, и, когда я подняла глаза, Винго уже испарился.

* * *

По крайней мере насчет одного Марино оказался прав – насчет погоды. К моменту, когда я выехала в Шарлоттсвилл, солнце уже сияло с ослепительно голубого неба. О том, что утром бушевала гроза, можно было догадаться лишь по туману, поднимавшемуся над полями, которые тянулись вдоль шоссе.

Обвинение, выдвинутое спецуполномоченным, не давало мне покоя, и я решила лично услышать то, что Эмберги обсуждал с доктором судебной медицины, психиатром Спиро Фортосисом. По крайней мере так я объяснила Фортосису свое желание с ним встретиться. Конечно, это была не единственная причина. Мы с Фортосисом познакомились в самом начале моей карьеры, и я испытывала к нему благодарность за поддержку и расположение, которыми в те тяжелые годы меня мало кто баловал. На симпозиумах судебных экспертов, в которых мне приходилось участвовать, были сплошь незнакомые лица. Вот и сейчас мне могла помочь только беседа с Фортосисом – лишь тогда бы я сбросила тяжкий груз подозрений и страха, от которого, мне казалось, я вот-вот сломаюсь.

Фортосис встретил меня в полутемном коридоре четвертого этажа – департамент судебной психиатрии располагался теперь в кирпичном многоэтажном здании. Лицо Спиро при моем появлении расплылось в улыбке, он по-отечески крепко обнял меня и чмокнул в макушку.

Спиро Фортосис имел степень профессора медицины в области психиатрии. Он работал в Университете Виргинии. Фортосис был старше меня на пятнадцать лет. Белые волосы его торчали над ушами, наводя на мысли о крылатом шлеме, глаза из-за очков без оправы смотрели ласково. Обычно Фортосис носил темный костюм, белую рубашку и галстук в узкую полоску – подобные вещи вышли из моды достаточно давно для того, чтобы снова оказаться на пике популярности. Мой старший друг всегда вызывал у меня ассоциации с картинами Нормана Рокуэлла – последний именно так изобразил бы врача городской больницы.

– Мой кабинет перекрашивают, – объяснил Фортосис, приоткрыв дверь темного дерева. – Так что, если тебя не напрягает обстановка приемного покоя, милости прошу.