Я не боялась молний, хотя они падали так близко, что в воздухе чувствовался запах горелой древесины. Молнии вели меня к Рену! Я нашла его лежащим на земле. Огромные ожоги чернели на его белой шерсти в тех местах, куда попали разряды. Почему-то я знала, что это дело моих рук. Это я причинила ему эту боль.

Заливаясь слезами, я гладила его голову и мягкую, шелковистую шерсть на шее.

— Рен, я не хотела! Как же это получилось?

Он превратился в человека и прошептал:

— Ты потеряла веру в меня, Келси.

Я протестующе затрясла головой. Слезы катились по моим щекам.

— Нет, я этого не делала! Не делала!

Но он не смотрел мне в глаза.

— Йадала[26], ты меня оставила.

Я в отчаянии обхватила его руками.

— Нет, Рен! Я никогда тебя не оставлю!

— Но ты сделала это. Ты ушла. Неужели я просил так много — подождать меня? Верить в меня?

Я безутешно разрыдалась.

— Но я же не знала! Я не знала.

— Теперь слишком поздно, прийатама[27]. На этот раз я ухожу от тебя.

Он закрыл глаза и умер.

Я затрясла его бездыханное тело.

— Нет. Нет! Рен, вернись! Пожалуйста, вернись!

Слезы смешивались с дождем, затуманивали мой взор. Я в бешенстве смахнула их рукой, а когда снова открыла глаза, то увидела перед собой не только Рена, но родителей, бабушку и мистера Кадама. Они все лежали на земле — мертвые. Я была одна среди мертвецов.

И тогда я зарыдала в голос и стала кричать, снова и снова:

— Нет! Этого не может быть! Не может быть!

Черная боль медленно растекалась по моему телу. Густая и вязкая, она сочилась из моего сердца и капля за каплей наполняла тяжестью руки и ноги. Я чувствовала себя такой окаменевшей, такой отчаявшейся и одинокой. Обняв бездыханное тело Рена, я принялась раскачивать его в безумной попытке найти успокоение. Но моей боли не было облегчения.

Но вот я была уже не одна. Вдруг оказалось, что это не я качаю Рена, а кто-то другой укачивает меня, крепко прижимая к себе. Я очнулась настолько, что уже понимала: мне приснился кошмар, но его боль продолжала терзать меня наяву.

Мое лицо было мокрым от настоящих слез, и гроза тоже была настоящая. Ветер трепал деревья снаружи, бросая потоки ливня на палатку. Вот молния ударила в дерево, на миг озарив мое маленькое убежище. В этой вспышке я успела рассмотреть мокрые черные волосы, золотистую кожу и белую рубашку.

— Рен?

Я почувствовала, как он стирает пальцами слезы с моего лица.

— Ш-ш-ш-ш, Келси. Я здесь. Я тебя не оставлю, прийя. Мейн йахан хуун.[28]

Дрожа от облегчения, икая от рыданий, я судорожно обхватила его руками за шею. Рен глубже забрался в палатку, чтобы спрятаться от дождя, усадил меня себе на колени и крепко обнял. Он гладил меня по волосам и шептал:

— Ну, все, все. Успокойся. Мейн аапка ракша карунга.[29]Я здесь. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, прийатама.

Он успокаивал меня на своем родном языке, пока я не почувствовала, что кошмар отступает. Через несколько минут я поняла, что вполне могу отстраниться, но нарочно осталась там, где была. Мне нравилось лежать в объятиях Рена.

Страшный сон заставил меня понять, как одинока я была все это время. После смерти мамы и папы больше никто не прижимал меня к себе. Конечно, я обнимала своих приемных родителей и их детей, но даже им не удалось пробиться сквозь мою защитную броню, и я намеренно не позволяла никому вызвать у меня хоть сколько-нибудь глубокие чувства.

Этой ночью я поняла, что Рен меня любит.

И мое сердце раскрылось навстречу ему. Я уже давно полюбила его тигриную сущность и доверилась ей. Это было нетрудно. Но теперь я поняла, что Рен-мужчина еще больше нуждается в любви. В жизни Рена ее не было долгие столетия — если она вообще когда-то была. Поэтому я еще крепче прижала его к себе и не отпускала до тех пор, пока не почувствовала, что его время подошло к концу.

Тогда я шепнула ему на ухо:

— Спасибо, что побыл со мной. Я так рада, что ты стал частью моей жизни. Пожалуйста, останься со мной в палатке. Не нужно тебе спать под дождем!

Я поцеловала его в щеку и легла, укрывшись одеялом. Рен превратился в тигра и растянулся рядом со мной. Я прижалась к его спине и провалилась в спокойный глубокий сон без сновидений, а гроза продолжала бушевать за стенами палатки.

На следующий день я проснулась, потянулась и выбралась из палатки. Солнце нагревало дождевую воду, превращая сырые джунгли в парилку. Весь лагерь был засыпан ветками и листьями, сорванными вчерашней грозой. Сырая яма, до краев наполненная серой водой с хлопьями пены и окруженная черными обугленными деревяшками, — вот все, что осталось от нашего костра.

Водопад рушился с гор быстрее обычного, неся мокрые обломки веток в помутневшее взбаламученное озеро.

— Сегодня останемся без купания, — сообщила я Рену, уже превратившемуся в человека.

— Это уже неважно. Мы уходим к мистеру Кадаму. Пора отправляться в путешествие, — ответил он.

— Постой, а как же Кишан? Неужели ты никак не можешь уговорить его пойти с нами?

— Кишан ясно высказал свою точку зрения. Он хочет остаться здесь, и я не собираюсь его умолять. Тем более что если он что-то вобьет себе в голову, то его не переубедишь.

— Но, Рен…

— Никаких но.

Он подошел ко мне и дернул за косу. Потом улыбнулся и поцеловал в лоб. То, что случилось с нами во время вчерашнего ливня, сгладило эмоциональную трещину в наших отношениях, и я была счастлива, что мы снова друзья.

— Поторопись, Келлс. Давай собираться.

Нам потребовалось всего несколько минут, чтобы сложить палатку и убрать все необходимое в рюкзак. Я была рада поскорее вернуться к мистеру Кадаму и цивилизации, но мне не нравилось, что мы так некрасиво расстаемся с Кишаном. Ведь я даже не успела с ним попрощаться!

Выходя из лагеря, я нарочно прошла мимо цветущих кустов, чтобы напоследок спугнуть бабочек. Сейчас их было гораздо меньше, чем в тот день, когда мы пришли сюда. Они цеплялись за мокрые листья, медленно складывая и расправляя крылышки, чтобы просушить их на солнце. Несколько бабочек в последний раз вспорхнули в небо, и Рен терпеливо ждал, пока я налюбуюсь ими. Когда мы вышли на дорогу, которая должна была привести нас к мистеру Кадаму, я не смогла удержаться от вздоха. Да, я ненавидела походы и походную жизнь, но это место все-таки было особенным.