Мадьяр подошел к Афзе, насколько ему позволили веревки.

— Звезда Атласа не испугается смерти? — спросил он взволнованным голосом.

— Нет, господин, — спокойно ответила Афза. — Если мне дадут умереть рядом с тобой, я без страха буду смотреть на ружья солдат, направленные против нас. Мне только тяжело уйти из жизни, не увидавшись с отцом. Жизнь моя принадлежит тебе. Если тебя убьют, и я хочу пасть рядом с тобой.

День тянулся без конца для несчастных, привязанных в палатке, откуда они не могли видеть происходившего в лагере. Энрике по временам начинал бранить бедуина, но не в глаза, так как тот был настолько благоразумен, что весь день не показывался. Он был уверен в своей удаче и не желал попусту портить себе кровь.

Было уже довольно поздно, и ничто не нарушало спокойствия в лагере, как около десяти часов, в то время, когда багровая луна восходила над Атласской цепью, пленники услыхали вдали хорошо знакомый рожок.

Энрике, крепко связанный, с трудом приподнялся.

— Спаги! — воскликнул он, бледнея.

За рожком последовало несколько выстрелов, приветствуемых со стороны бедуинов дикими криками.

— Конец, — сказал граф, весь посинев. — Бедная Афза, зачем ты вышла замуж за меня! Я приношу тебе одно несчастье.

Звезда Атласа отвечала со своим обычным спокойствием:

— Я счастлива, что могу умереть вместе с моим господином. Весь лагерь был в движении; бедуины спешили вооружиться, как будто им предстояло сражение, а из тюков с товарами были местами устроены как бы укрепления, за которыми можно было выдержать натиск кавалерии.

Аль-Мадар отправился на восточный конец лагеря в сопровождении двенадцати человек — числа, равного числу спаги.

Через четверть часа Рибо и посол подъехали к предводителю бедуинов на махари, которые были высланы им навстречу.

Спаги, соблюдая негласно установленные в пустыне правила, остановились в двухстах или трехстах шагах и тотчас же разбили маленькие палатки.

Вместе с махари они привели и своих лошадей, но они, за исключением чистокровного скакуна Рибо, были в ужасном состоянии.

— Привет франджи! — закричал аль-Мадар, делая несколько шагов навстречу обоим сержантам. — Бедуины гостеприимны, и, если вы желаете отдохнуть в моем лагере, вам стоит только сказать.

— Нам хорошо и в наших палатках, и мы предпочитаем договариваться на нейтральной почве. Правда, что ты поймал двух беглецов из бледа?

— А также дочь Хасси аль-Биака, верблюдовода, — ответил аль-Мадар с некоторой гордостью. — Я умею обделывать свои дела, когда знаю, что могу заработать что-нибудь.

Услыхав эти слова, Рибо позеленел и должен был употребить чрезвычайное усилие воли, чтобы не выдать себя.

— Ну, давай договариваться, — сказал он отрывисто. Бедуины принесли ковры, на которых два француза уселись против аль-Мадара, между тем как разносили кофе.

Рибо, отдавая дань местным обычаям, отпил несколько глотков ароматного напитка, а затем спросил:

— Так они в твоих руках?

— Да, франджи.

— Но ведь их было шестеро?

— Трое бежали, не знаю куда. Да мне до них и дела нет. за них никакой награды не дадут.

— Можно увидеть твоих пленников?

— Нет, погоди, прежде надо сговориться.

— Начальник бледа обещал триста цехинов за поимку беглецов и женщины. Если эти деньги у вас с собой, я готов уступить вам всех троих; если же у вас денег нет, поезжайте за ними в блед.

— Ты с ума сошел! — воскликнул Рибо. — Или ты думаешь, что франджи способны нарушить данное слово? Сними свой лагерь, поедем в блед, и тебе там заплатят. Мы, солдаты, не возим с собой таких больших денег.

— Вернуться мне туда со своим караваном?! Об этом и думать нечего. Я везу товар для кабилов и терять времени не могу, иначе встречу большие затруднения в горах, — сказал аль-Мадар.

— Чего же тебе бояться со стороны кабилов? — спросил Бассо.

— Отцу девушки удалось бежать с марабутом; они будут просить покровительства сенусси, и, если я промедлю, мне придется плохо.

— Кто тебе сказал, что сенусси будут им покровительствовать?

— Они сами.

— А ты и поверил? Они просто хотели напугать тебя. Сенусси никогда не заботились о дисциплинарных из бледа.

— Ты можешь говорить, что хочешь, я не послушаюсь тебя. Атлас слишком близок, чтобы мне уходить от него. Привези деньги, и я сохраню тебе беглецов; если не привезешь, я продам их туарегам пустыни, — за девушку мне дадут хорошую цену.

— Да где же нам достать таких денег? — вторично спросил Бассо, начинавший терять терпение.

— Не мое дело, — ответил бедуин, — или давайте деньги, или я уйду в горы.

— В таком случае одному из нас следует ехать в блед, предупредить вахмистра. Пусть другие останутся присматривать за собакой-бедуином, чтоб он не дал тягу.

— Кто же поедет?

— Я, — ответил Бассо. — Дней через шесть я вернусь с вахмистром и подкреплением из спаги.

— Делай как хочешь, — ответил Рибо.

Бедуин, несмотря на все свои усилия, не мог понять ничего из этого разговора, который сержанты вели по-французски. Бассо обратился к нему:

— Дай мне твоих лучших бегунов-махари, я поеду в блед и привезу тебе деньги; мои спаги останутся при тебе, надзирая за пленниками.

— Что же, пожалуй, — ответил аль-Мадар, — а я тем временем отправлю часть своих людей с кое-каким товаром в горы.

— Никто тебе не мешает.

Сержанту привели двух лучших махари из всего каравана.

— Ты возьмешь с собой одного из спаги? — спросил Рибо.

— Нет, я предпочитаю скакать один. А ты смотри в оба за бедуином. Как бы он не провел тебя: негодяи на все способны.

— Я знаю их не хуже тебя.

Бассо простился, махари полетели как птицы и скоро скрылись за кустами.

Бедуин снабдил спаги припасами, и они ушли к себе в палатку готовить ужиа Рибо поглядел вслед удалявшемуся сержанту.

— Не вернуться ему во Францию, — подумал он. — Если не граф, то кто-нибудь другой отомстит ему за всех несчастных, кого он мучил в бледе. Но что же делать теперь? Семь дней — время долгое, а вместе с тем короткое. Если Хасси умер — все кончено, и я уж не знаю, что будет.

Он намеревался вернуться в палатку, как вдруг рядом с ним откуда-то вынырнул человек. Рибо инстинктивно схватился за пистолет и нацелился на пришельца, окликнув его:

— Кто там?

— Ты не узнал меня, франджи? — спросил как будто знакомый голос.

— Кто ты?

— Ару.