Каленин смутился и тихо ответил:

– Даю слово! Никто не станет вас преследовать. А вы, фрау Шевалье? Вы не передумаете? Не станете с помощью Мессера…

– Не стану! Даю слово! – повторила интонацию Каленина немка. – Держите! – Она наконец отдала папку. – В отношении Мессера вы правы! Этот заслужил не только небесную, но и земную кару!

Она повернулась и, приволакивая ногу, заковыляла прочь…

Евгений Иванович Скорочкин был человеком уникальным. Еще в совсем юном возрасте он раз и навсегда усвоил внезапно открывшуюся ему истину: нерешаемых проблем не бывает – нужны лишь связи, деньги или сила, а лучше все это одновременно!

Женя не был отличником. В его школьном табеле встречались даже тройки – в частности, по русскому языку и физкультуре, а в дневнике и вовсе можно было увидеть оценки на любой вкус.

Отец, приемщик бутылок в ларьке, расположенном прямо напротив дома, за плохие оценки лупил сына солдатским ремнем – безжалостно и до крови. Мать сильно выпивала и на сына не обращала никакого внимания – растет себе, ну и слава Богу.

Женя сжимался в комок, наблюдая, как размеренно отец открывает шкаф, достает оттуда широкий глянцевый обод, который по причине необычайной жесткости распрямлялся только во время замаха и удара, как глазами показывает, чтобы он снял штаны и лег на диван. А потом следовал самый страшный момент ожидания первого удара. Ремень шумно свистел при замахе и буквально впечатывал маленького Женю в промятую поверхность дивана, и мальчик, почти теряя сознание от боли, ощущал, как снизу ему бьют по ребрам проседающие при каждом ударе пружины…

Женя научился терпеть боль. Он никогда и никому не говорил, что отец его бьет. А чтобы как-то объяснить природу то и дело появляющихся следов отцовских экзекуций, научился драться. И дрался почти ежедневно, причем с самыми разными противниками. Это тоже была история преодоления самого себя. Так же как терпеть боль…

Женя был мал ростом, фигуру имел нескладную, отмеченную болезненной полнотой и некрасивыми складками, выступающими по бокам над ремнем. С такой комплекцией прослыть отчаянным драчуном, да еще победителем многочисленных уличных боев, было совсем не просто. К тому же Женя не отличался физической силой.

Но он накрепко усвоил уроки своего старшего наставника, Вовки Симоненко, который учил его, неуклюжего семиклассника, премудростям дворовых боев, опираясь на собственный жизненный опыт – тринадцать лет отсидки из двадцати шести прожитых.

– Запомни, Толстый, – сверкая металлическими фиксами, учил Вовка, – никогда не бойся противника. Пусть ты ему по пупок! Пусть он горилла африканская! Не ссы! Победить можно одним ударом, если, конечно, бьешь первым. Всегда мочи его первым, Толстый! Еще только запахло дракой, а ты уже должен въебенить ему так, чтобы он забыл, как его маму зовут. Понял, Толстый? И никогда его не жалей! Никого не жалей! Бей так, чтобы не встал. В глаза, в яйца, в кость! А как только он поплыл – добивай! И опять – в живот, в горло, в челюсть!

– А если сразу в челюсть?

– А ну-ка ударь меня в челюсть!

Женя задумался, а потом неожиданно выбросил кулак в лицо учителю. Кулак прошел куда-то в пустоту. Женя не столько увидел, сколько почувствовал, что противник сделал шаг в сторону, потом мгновенно оказался за его спиной и, пользуясь тем, что Женино тело провалилось вперед, дал ему такого тяжелого пинка по заднице, что он пролетел, а потом и прокатился по земле метров пять.

– Здорово! – потирая ушибленное место, восхищенно сказал Женя. Он вернулся на исходную позицию и тут же ударил зазевавшегося наставника в коленную чашечку. Бил со всей мочи! Как учили! А когда Симоненко охнул и присел, ударил его, опять со всей дури, носком ботинка точно в печень.

– Вот, б…, ученик! Вот звереныш! – стонал Симоненко, пытаясь распрямиться.

– Дядя Вова, извини. Давай помогу!

Женя подставил плечо, а когда наставник, опираясь на него, с трудом поднялся, ловко вывернулся и снова во всю мочь пнул опешившего приятеля сзади, по сгибу травмированной ноги.

…Он радостно бежал с поля битвы в сопровождении проклятий и угроз, которые издавал озверевший от боли и унижения Симоненко. И на бегу бормотал в такт частому дыханию:

– Сам учил! Сам учил! Сам по роже получил!

…Вова Симоненко талантливого ученика простил и продолжил с ним занятия по уличной драке. Но с того дня никогда не поворачивался к Женьке спиной и никогда не терял бдительности. А бывало, сам неожиданно бил Женьку первым, почуяв, что может нарваться на жестокую атаку смышленого малого.

В пионерлагерь «Артек» Женя попал за металлолом. В школе объявили недельный сбор металлолома и в качестве стимула предложили победителю единственную путевку в самый знаменитый пионерлагерь «Артек» – тот, что на Черном море.

Женька очень захотел на море, которое видел только в кино. Накануне он спросил отца, сколько может стоить такая путевка. Тот мрачно ответил:

– Четверть зарплаты моей, не меньше!

– Пятьдесят рублей? – задохнулся от волнения Женька. – Это какие же деньжищи надо иметь?

Женька знал, что деньги у отца водятся. Официальная зарплата у него была всего семьдесят рублей, но меньше двухсот он к концу месяца домой не приносил. Зарабатывал он на строгости в оценке качества сдаваемой посуды. Пустая бутылка из-под «Жигулевского» пива или лимонада стоила двенадцать копеек. Из-под вина емкостью ноль-семь литра – пятнадцать. Литровая из-под молока – двадцать. Но по этой цене принималось в лучшем случае десять процентов сдаваемой посуды. Скорочкин-старший придирчиво осматривал каждую бутылку, отбирал несколько, потом отсчитывал деньги и протягивал робевшему перед строгим хозяином ларька клиенту.

– Остальные не возьму, – равнодушно говорил он.

– Почему? – обреченно возмущался клиент.

– Тут щербинки на горлышке, эти грязные, тут вот этикетку не до конца содрали – одним словом, не возьму. С меня же спросят…

– Я мыл… Они чистые! А тут нет никакой щербинки…

– Мужчина, не задерживайте очередь. Забирайте свою некондицию и давайте отсюда… Следующий!

После такой экзекуции человек обреченно соглашался оставить всю свою посуду со скидкой в цене – где на две копейки, а где и на все пять. За месяц трудов праведных набегало еще два оклада…

– …Па-ап, а ты купил бы мне путевку в «Артек» ну, к примеру, за десять рублей?

– Что-о-о? – с угрозой переспросил отец. – А ты знаешь, как он мне дается, этот червонец? Ты сам-то хоть копейку заработал, балбес?!

– Ладно, пап, не ругайся! Путевка стоит пятьдесят, а мы за десять, а?

– Отвали…

– Ладно… А за семь?

– Что за семь?

– Дай взаймы, пап. Всего семь рублей! Я верну…