– Отец, отец, погоди! – воззвал Петя. – Ты все не так понял. Это я их обманул. Всех, кроме Элайджи. Она сама хотела… Да, она странная на общий взгляд. Но что мне до всех? Я люблю ее. Кроме нее, мне никто не нужен… И… она от меня ребенка ждет…

– Го-осподи! – всплеснул руками Гордеев. – Час от часу не легче! Порадовал сынок… Та-ак. Как же разрешить?.. Вот! Слушай меня. О женитьбе, понятно, даже и думать не смей! Чтоб сын Гордеева на слабоумной иудейке женился… Тому не бывать! Если надо, денег им дадим, бумаг ценных, золота. Откупимся. Роза жадная, не устоит. Более чтоб близко не подходил. Чтобы слухи пресечь, придется тебя и вправду женить. Татьяна Потапова давно готова…

– Не стану я на ней жениться!

– Нет, станешь! – Глаза Гордеева налились бешеной, золотистой кровью, он поднялся, навис над сыном, шибанул по столу огромным кулаком. – Что я скажу, то и сделаешь, болван никчемный! Потому что я в своем дому хозяин!!!

Петя зажмурился от страха, но упрямо помотал головой.

– Будет пугать-то, отец. Мне уж бояться надоело. Сколько вам грозить-то осталось? Никто не вечен. А после? О загробной жизни подумали б, как Марфа Парфеновна велит…

– Что-о?!! – заорал Гордеев. От его крика за окном проснулась и недовольно каркнула сидящая на ветке ворона. – Ты что смеешь себе позволять?! С отцом?!! Пес паршивый! Пьянь подзаборная! А ну!

Гордеев вскочил, ухватил Петю за шиворот и поволок. Петя пытался сопротивляться, но ноги действительно не держали его. К тому же отец был крупнее и сильнее раза в полтора.

В сенях Гордеев локтем сшиб тяжелую деревянную крышку с водяной бочки, приподнял сына, его головой пробил образовавшуюся на поверхности наледь.

– Ну-ка, охолони! Охолони! – Он несколько раз макнул Петю в бадью.

Увидев, что тот задыхается, отпустил. Петя, бледный, как грязная штукатурка, молча стоял перед отцом и держался рукой за раненое плечо. В мокрых волосах таяли льдинки. Струйки воды стекали по вискам, шее, лицу.

– Протрезвел? – почти мирно спросил Гордеев. – А теперь садись и слушай меня.

От шума проснулась челядь и домочадцы (только пьяная Машенька спала крепким сном и чмокала губами во сне. Ей снилось, что она целуется с Митей). В обоих дверях образовалось сразу несколько испуганных физиономий. Иван Парфенович грозно махнул рукой. Физиономии исчезли.

– Значит, так… В чем-то я, пожалуй, погорячился. Уж больно неожиданно ты с этими трактирщиками сунулся. Женить тебя насильно я, конечно, не смогу. Да и не хочу. Ни к чему. Дельным ты от женитьбы не станешь – это уж по твоему теперешнему выбору ясно как божий день. Поэтому так. Касательно Маши и управляющего. Ты меня, можно сказать, порадовал. Я-то все тревожился, что она к нему интереса не проявляет. А она, стало быть, стыд девичий преодолеть не могла. Нынче преодолела. Хорошо. Скажу тебе напрямик. На тебя мои надежды уж давно минули. Господин Опалинский специально из столиц был выписан, с тем чтобы на Маше жениться и дело мое унаследовать. Таков с ним и договор. Покуда я к нему присматривался, для того и в Екатеринбург с собой возил, а нынче вижу наверняка – относительно его возраста он дельный молодой человек и с понятиями. Вполне может Машино счастье составить. Откладывать же ни к чему. Теперь с тобой. Я тебе долю выделю. Свободных денег у меня сейчас мало, все в деле, но я это перекрою как-нибудь, может, заем в Сибирском банке возьму. Ты деньги сможешь забрать и… делать, что твоей душе угодно. И где угодно…

– Значит, от дома вы меня отлучаете? Так? – спросил Петя.

Серые губы его дрожали, но держался он с неожиданным достоинством. Гордеев не мог этого не заметить и на короткий миг засомневался в принятом решении.

– Ежели хочешь, можешь считать и так. Но… дело не в том…

– Довольно, отец. – Петя повел дрожащей рукой. – Не роняйте себя. Я все понял. Деньги! Этим все можно решить. Что там товар, услужение, вещи… Люди на кону! Купить приглядного мужа увечной дочке. Откупиться от обесчещенной девушки и ее ребенка. Бросить большую подачку неудавшемуся – не такому хищному, как хотелось бы! – сыну и забыть о нем. Даже от Бога, жертвуя на церковь, вы откупиться надеетесь. А как же душа нашей матери, Марии? Душам деньги не нужны… Как с душами, отец?

Резко развернувшись на каблуках, Петя вышел из комнаты. От его движения на лицо Гордеева полетели брызги воды. Он утерся горстью, а когда опустил руку, лицо казалось постаревшим и жалким.

Аниска в дверях потирала растущую на лбу шишку, другой рукой зажимая себе рот. Впрочем, слова уже сочились сквозь пальцы…

Едва начало светать. На северном крае неба еще горели потускневшие звезды. Где-то простуженно кричал петух, по тракту со скрипом тянулись первые возы-волокуши. Полосатая кошка, неловко приседая, тащила от амбара через дорогу здоровенную задушенную крысу.

Осип, старый слуга Полушкиных, тряс спросонья головой и что-то недовольно бормотал. Петя не слушал его. Лицо молодого человека было острым и зеленоватым, как будто за ночь подернулось тонким осенним ледком.

– Николашу, Николая Викентьевича позови! Буди, я тебе сказал!

– Так, Петр Иваныч, время-то каково! Спят оне! – пытался спорить Осип.

– Иди! Не зли меня! – Голос Пети внезапно сорвался на визг. – Иди, или… или я решиться могу!

От визга Осип наконец проснулся, испугался, наложил крест дрожащей рукой и кривобокой рысцой побежал в покои молодого хозяина.

Николаша вышел вскорости, одетый, спокойный, потирая ладонями скулы.

– Ну, что там стряслось, Петр Иваныч? – спросил он у приятеля, но, едва взглянув тому в лицо, оборвал сам себя. – Оставим пока. Идем ко мне, выпьешь водки. После поговорим. Глядишься так, будто тебя к виселице приговорили.

В комнате, щеголевато, но беспорядочно обставленной, выделялась широкая кровать, поверх огромной перины застеленная белоснежным кружевным бельем. Петя упал в кресло, жадно, клацнув зубами об стекло, выпил протянутый ему стакан. На закуску Николаша подал другу засохшую маковку.

– Ну? – спросил хозяин, когда гость слегка отдышался.

– Помнишь, ты говорил? – выдохнул Петя. – Про отца? Я согласен!

– А что так вдруг, к утру? – усмехнулся Николаша. – Впрочем, погоди опять. Если ты всерьез говоришь, а не с похмелья бесишься, так надо это дело обсуждать не здесь, в доме, где у каждой стены уши есть… От слуг ведь, сам знаешь, ничего не укроется…

– А как же? – не понял Петя. – Ко мне тем паче нельзя.

– Найдем место, – махнул рукой Николаша.

Спустя время небольшой полушкинский возок остановился на окраине Егорьевска, возле последнего дома – небольшой, но справной усадьбы бобылки Настасьи. Николаша почмокал губами, привязал к излучине саней смотанные вожжи. Конек, как только понял, что встали надолго, опустил голову и прикрыл глаза – приготовился досыпать. Петя вопросительно глянул на друга.