Как видите, к Белому Шару сходятся одиннадцать труб, подающих ему энергию для создания поля. Токи в них могут взаимно суммироваться или погашаться, в зависимости от частоты импульсов, сдвига фаз, напряжения и всего прочего. Трубы, как вы знаете, лежат глубоко в почве. Над каждой трубой мы поставим осциллограф, который будет записывать изменения тока. Анализ полученных записей позволит решить нужную нам задачу. Можно зажечь свет, доктор.

Экран погас, и одновременно вспыхнули лампы. Мы зажмурились. Астроном, подойдя к пульту, продолжал:

– Задача нетрудная, но опасная. Усиление деятельности Белого Шара может застать нас врасплох. Мы не знаем, как влияют на человеческий организм быстрые изменения в гравитационном поле. Вероятно, резкие колебания в известных пределах могут оказаться для человека опасными. Кроме того, могут возникнуть различные неизвестные нам явления, вроде быстрого разогревания грунта, изменений движения воздуха, перемен в преломлении света и так далее. В таких условиях легко потерять ориентацию, особенно на такой трудной горной местности, как район Белого Шара. Из осторожности мы будем работать по трое. Двое будут обходить аппараты, а третий в это время наблюдать за ними с некоторого расстояния и держать связь с ракетой.

Арсеньев раздал нам напечатанные листки.

– Это план работ с разбивкой на тройки. Первыми идут Осватич, Солтык и Смит, чтобы приготовить…

Зазвонил внутренний телефон. Лао Цзу взял трубку.

– Напряжение поля слабеет, – обратился он к Арсеньеву, – и к тому же быстро. Солтык говорит, что собираются грозовые тучи.

Арсеньев собрал бумаги с пульта.

– Это сходится с предположениями. Падение силы тяготения должно сопровождаться грозами. Вопросы есть?

– Да, – сказал я. – Должен ли я готовиться к разведывательному полету?

– Нет, не надо. Мы сразу спустимся на озеро. Еще вопросы?

– Белый Шар построен обитателями планеты, – произнес Осватич. – Можем ли мы встретить их здесь?

– На это я ответить не могу. Белый Шар, по-видимому, управляется на расстоянии. Но такая возможность не исключена. Обитатели планеты, несомненно, высокоразумные существа. Больше о них пока ничего не известно, и потому трудно сказать, что нужно делать в случае встречи с ними. Я могу только напомнить то решение, которое мы приняли перед отлетом: знакомство с обитателями планеты и устранение угрозы для Земли надо ставить превыше вопроса о нашей личной безопасности. Другими словами, мы не только не должны нападать, но даже и не обороняться сильнодействующими средствами. И нужно стараться, чтобы наши технические приспособления были в полном порядке. Вот и все.

Райнер и Осватич вышли. Тарланд спросил меня о чем-то. Отвечая ему, я слышал, как Чандрасекар говорил Арсеньеву:

– Вы не должны были мне отказывать.

– И не отказал бы, имей я на это право, – возразил астроном. – Но кто-то должен работать с «Мараксом», а вы это умеете лучше всех.

– Вы его называете моим джинном, – сказал Чандрасекар, – а оказывается, что я его раб!

В кабине уже никого не было. Мне тоже нужно было уйти, но я остался. Оба ученых, казалось, не замечали моего присутствия.

Чандрасекар сел за пульт. Арсеньев двинулся к дверям, но вдруг остановился.

– А о том, что я должен остаться…

Он вышел, не договорив. Чандрасекар сидел, положив руки на клавиатуру «Маракса» и слегка наклонив голову, – казалось, он вслушивался в доносившийся из недр корабля шум двигателя.

– Он прав, – тихо сказал он, – но и я тоже.

Хотя Чандрасекар не смотрел в мою сторону, я понял, что он обращается ко мне.

– Вы тоже хотели идти на берег, профессор?

– Да. Мы оба правы – так часто бывает в жизни. Потому-то она и сложнее математики.

Он прикоснулся к одной, к другой клавише. На экране появились зеленоватые змейки; они начали трепетать, раздваиваться, извиваться. Я тихо вышел. В кабине все громче раздавался глухой шум токов.

Мы опустились на воду в три часа, когда буря кончилась. Скалы над озером потемнели от влаги, еще падал мелкий дождь, и десятки струй шумели среди осыпей, свергаясь водопадами с отвесных выступов. «Космократор» остановился довольно далеко от берега. Белого Шара не было видно: даже когда ветер рассеивал туман, его заслоняла громада каменных шпилей, торчавших из воды и из береговых осыпей. Горы то появлялись, то исчезали в тучах, словно размываемые облаками, висящими в воздухе, как белые столбы. Между «Космократором» и заливом начала курсировать моторная лодка. Мы перевозили приборы, аккумуляторы, катушки кабеля, а также стальные звенья конструкции, из которых предстояло построить на берегу небольшую пристань. Она должна была облегчить выгрузку тяжестей.

Когда приготовления закончились, Осватич отправился вместе со мной в обход Белого Шара на поиски подземных проводников. Мы пользовались индукционными аппаратами. Электрическое эхо первой трубы слышалось ниже большого каменного ребра над заливом. Это была та самая труба, которая, проходя на юго-восток через ущелье, кратер и плоскогорье, достигала долины озера с железным берегом. Обозначив ее место наскоро набросанной кучкой камней, мы пошли дальше. Я заметил, что каменистая почва была суха, хотя все еще моросил мелкий дождь. Падая на скалу, капли испарялись: такая она была горячая. Все трещины в грунте были заполнены летучим песком. Крупнозернистый и твердый, он трескался под сапогами и поднимался маленькими облачками, а когда налетал ветер, все вокруг покрывалось серой пылью. Спустившись с возвышенности над заливом, мы потеряли Белый Шар из виду: его заслонили громады каменных шпилей, доходивших иногда метров до тридцати в высоту. Эти толстые гладкие столбы торчали среди предательских каменных глыб, которые, несмотря на свою величину, были очень зыбкими и уходили из-под ног, как ловушки. Мы по очереди искали места для установки осциллографов над остальными трубами. Дождь прекратился, и в тучах кое-где появились зеленые просветы. Туман снизу все густел, зато наверху воздух становился прозрачней. Наконец ветер согнал туман на озеро, и показались склоны долины. Примерно в километре от берега среди камней зеленым пятнышком виднелась палатка наблюдательного пункта, откуда Лао Цзу следил за нашей работой.

Поставив последнюю каменную пирамидку там, где под щебнем проходила одиннадцатая труба, мы вернулись на ракету. Солтык и Райнер поплыли к берегу. Погода устанавливалась: по небу, сиявшему чистой зеленью, плыли прозрачные белые облака; солнце появлялось каждые несколько минут, и в его блеске окрестность как бы разрасталась – в позолоченных скалах показались синие полосы оврагов и ущелий; свет был такой яркий, что невооруженным глазом виден был каждый камень на другом берегу озера. В большую подзорную трубу на треноге мы видели с палубы ракеты, как Солтык и Райнер входят в залив и поднимаются на возвышенность. У каменного ребра Лао Цзу задержал их, а нам сообщил, что гравиметр указывает на колебания силы поля. В ту же минуту воздух над берегом начал переливаться, как гнутое стекло; в нем повисали разноцветные плоские радуги, медленно опускавшиеся на поверхность воды, а контуры дальних скал трепетали, как коптящее пламя, и их окружала светлая каемка. Через некоторое время все успокоилось, и наши товарищи смогли приступить к работе. То один, то другой спускался к пристани и, нагруженный тяжелым прибором, карабкался вверх, исчезая в лабиринте выветрившихся обломков. Через четыре часа место на наблюдательном пункте занял Райнер, а в глубь местности пошли Лао Цзу и Тарланд. Солтык, приплыв на моторке, сообщил, что вблизи Белого Шара радиосвязи мешает сильный гул токов. Все работавшие на берегу были вооружены сигнальными ракетницами для связи с наблюдательным пунктом, если радио откажет.