Предназначение собаки уж точно не в том, чтобы понимать желания людей — для собаки это невозможно.

Тем летом, когда волосы у Трента снова выросли, к нам домой пришли какие-то люди и все вынесли. Сиджей разговаривала с ними и ходила с ними по дому, поэтому я знал, что они не представляют угрозы, но все равно полаял на них для порядка. Я все еще лаял, когда Сиджей посадила меня в контейнер. Сникерс она тоже посадила в ее контейнер, — по-моему, зря.

Мы отправились в очень долгую поездку на машине, на заднем сиденье, в наших контейнерах.

Когда поездка закончилась, те же люди, которые были у нас дома, перенесли наши вещи в новый дом. Изучать незнакомые комнаты — это так весело!

Сникерс подозрительно обнюхивала все вокруг, а я сходил с ума от радости и носился по всему дому.

— Макс, теперь мы будем жить здесь, — сказал Трент. — Тебе больше не придется тесниться в квартире.

Я подбежал к нему и поставил лапы ему на ноги, а он поднял меня в воздух. Я самодовольно смотрел вниз на Сникерс, которая притворялась, что ей нет до нас дела. Трент был хорошим человеком. Он любил Сиджей и меня, а я любил его. Той ночью, когда я засыпал, прижавшись к моей девочке, а Трент лежал на другой стороне кровати, я думал о том, как сильно предан Тренту был Рокки. Обычно хорошего человека можно распознать по тому, есть ли у него собака, которая его любит.

Домой мы больше не вернулись. Мы поселились в этом маленьком доме с лестницей и, что замечательнее всего, с зеленой лужайкой во дворе. Здесь было тише и меньше съедобных запахов, зато я слышал мелодичный лай собак и чуял запахи растений и дождя.

Я был счастлив. Прошел год, потом другой. Сиджей слегка нездоровилось, но постепенно ее здоровье крепчало, и ей становилось лучше.

Мы уже долго жили в этом доме, когда одной зимой меня начали беспокоить лапы. По утрам они были жесткими и воспаленными, и я ходил медленнее. Наши прогулки на открытом воздухе стали такими же короткими, с частыми передышками, как в то время, когда Сиджей болела и толкала впереди себя стул.

Сникерс тоже стала двигаться медленнее. Мы с ней часто спали на противоположных концах дивана, просыпаясь днем, чтобы поменяться местами.

— Макс, ты в порядке? Бедная собачка. Лекарство помогает? — спрашивала меня Сиджей. Я слышал беспокойство в ее голосе, а при звуке своего имени вилял хвостом. Теперь моей задачей было находиться рядом с моей девочкой и спать, когда она ходила лежать на кушетке каждые несколько дней.

Я изо всех сил старался не показывать свою боль ни ей, ни Тренту. Я чувствовал ее острое беспокойство, когда она видела, что мои суставы горят. Это чувство очень походило на то, когда Бивис до крови разодрал мое ухо.

Я больше не носился по двору, лая от восторга. Не хватало сил. Нет, восторг я испытывал по-прежнему, но перестал его проявлять.

Иногда, когда я лежал на солнышке, Сиджей звала меня, и я поднимал голову, а лапы не хотели двигаться. Тогда Сиджей подходила и брала меня к себе на колени, а я чувствовал ее печаль и, поборов слабость, поднимал голову и лизал ее в лицо.

— Макс, у тебя сегодня хороший день? Сильно больно? — спросила она меня после особенно жуткого приступа, когда я несколько минут вообще не мог двигаться. — Боюсь, время пришло. Я с ужасом ждала этого момента… Завтра отвезу тебя к Ветеринару. Макс, ты больше не будешь страдать. Я обещаю.

Я вздохнул. Мне было хорошо, когда Сиджей держала меня. Когда ее руки меня гладили, они будто сглаживали боль. Вышел Трент, и я ощутил, как его руки тоже стали меня ласкать.

— Как он? — спросил Трент.

— Совсем плохо. Увидев его, я подумала, что он умер.

— Такой хороший мальчик, — пробормотал Трент.

— О Макс, — шепнула Сиджей. В ее голосе было столько печали.

И в этот момент знакомое чувство начало появляться внутри меня, наваливалась мягкая чернота. Что-то происходило внутри, что-то быстрое и удивительное.

Жгучая агония моих суставов начала стихать.

— Макс? — сказала Сиджей. Ее голос звучал далеко-далеко.

Я умирал.

Когда теплые волны начали окутывать меня, чтобы унести из этого мира, я успел подумать: хорошо, что у Сиджей и Трента есть Сникерс, которая будет о них заботиться.

Сникерс была хорошей кошкой.

Я смутно осознавал, что спал очень-очень долго, а теперь проснулся. Наконец, мне удалось открыть глаза, но все вокруг было темным и мутным.

Когда мое зрение прояснилось настолько, что я смог разглядеть мать и братьев с сестрами, я увидел, что все мы с короткой шерстью и большими неровными пятнами коричневого, белого и черного цвета.

Я не слышал голоса Сиджей и не чуял ее запаха. Зато тут были другие люди, много людей; они ходили в длинной струящейся одежде, а на головах у них были одеяла.

Мы находились в маленькой комнате, где на полу лежали коврики; свет в нее попадал из окна под самым потолком. Мои две сестры и три брата были постоянно увлечены игрой: боролись друг с другом, а когда мы подросли, стали весело играть в догонялки. Я пытался не обращать внимания и сосредоточенно сидел перед дверью, ожидая Сиджей, но их веселье было слишком заразительным.

Впервые мне захотелось узнать, был ли у них опыт прошлых жизней и были ли у них люди, которых им нужно найти, однако их поведение давало однозначный ответ — нет. Я был единственным щенком, который думал не только о том, чтобы играть, играть и играть.

Подходили к нам только женщины. Вскоре я научился различать их запахи и рассмотрел, что одеяния у всех одинаковые. Там было шестеро разных людей, все старше Сиджей, но моложе Ханны. Женщины были в восторге от нас и всегда смеялись, когда щенки прыгали на них и тянули за длинные одежды. Они поднимали и целовали меня, однако одна из них уделяла мне больше внимания, чем остальные.

— Вот этот, — говорила она. — Смотри, какой он спокойный.

— Спокойных биглей не бывает, — ответила ей другая женщина.

— Маргарет, щенок нам не подойдет, — сказала третья. — Нам нужен взрослый пес, как Оскар.

Услышав, как несколько раз повторили ее имя, я понял, что женщину, которая держала меня, звали Маргарет.

— Джейн, тебя здесь не было, когда мы взяли Оскара, — сказала Маргарет. — У нас было несколько неудачных попыток, прежде чем мы его нашли, но он слишком быстро умер. Думаю, если мы воспитаем щенка, то получим хорошего пса на долгие годы.

— Бигль — слишком энергичная порода, — сказала первая женщина. — Вот почему я с самого начала не хотела брать к нам беременную самку бигля.

Мне было интересно, какую же из женщин звали бигль.

Судя по тяжести моих костей и мышц, я определил, что буду более крупным псом, чем Макс. И испытал облегчение, потому что теперь мне не нужно доказывать людям и другим собакам, что внутри я крупный пес и вполне способен защитить мою девочку. Когда женщина опустила меня, я подбежал к одной из моих сестер и запрыгнул на нее — я был уже крупнее ее, и мне нравилось держать ее под контролем благодаря своему размеру, а не характеру.