Поэтому он призвал на помощь всю свою силу, чтобы удержать демона от принятия формы и не дать ему броситься на того, кто в какой бы то ни было форме станет угрожать Мете. Тем не менее волк попытался вырваться. Давиду казалось, что его разрывает на части, и он перестал отличать желания демона от своих собственных. Если бы не страх Меты, Давид, наверное, забыл бы о грубом нападении Тилльманна, потрясенный тем, какую силу приобрел демон после ритуала. В течение последних нескольких недель волк вел себя настолько тихо, что он даже стал забывать о его постоянном присутствии. Теперь Давид понял, что Мэгги была права: он вряд ли способен справиться с силой демона. Но в тот самый миг, когда он уже готов был покориться воле волка, тот отступил.

Тилльманн по-прежнему крепко держал Давида, причем его пальцы впились в него так, словно искали обнаженную плоть. Давид был даже рад этому, потому что иначе просто упал бы на пол, будучи не в состоянии контролировать свое тело.

Потом Тилльманн надавил ему на подбородок, с силой запрокидывая его голову назад до тех пор, пока Давид не встретился с ним взглядом.

— Что это с тобой? Когда мы встречались последний раз, ты собирался играть в доминирование. А теперь сжимаешься, едва я к тебе притронулся… Неужели тебя так легко подчинить?

Хотя Давид и пытался произвести впечатление побежденного, Тилльманн распознал правду. Он ослабил хватку на горле Давида, и тот тут же оглянулся в поисках Меты. Но пространства, оставленного ему Тилльманном, не хватало, чтобы увидеть ее. Кроме того, кровь из брови, куда ударил его Тилльманн, заливала правый глаз. Давид готов был зарычать от отчаяния, но не отваживался принять помощь волка — даже для того, чтобы нанести Тилльманну достаточно сильный удар, чтобы тот наконец убрал от него свои лапы. Демон воспользуется любой возможностью для того, чтобы вырваться и принять форму. В этом случае Давид больше не сможет скрывать от Меты, кто он на самом деле.

Наблюдая за напряжением, отразившимся на лице Давида, Тилльманн сказал:

— Ты поджал хвост из-за бабы, я прав? Ну ладно, с ней ничего не будет, по крайней мере пока. Ягау присмотрит за тем, чтобы она не сбежала во время нашего разговора. Итак, у меня предложение: пока я говорю, ты ведешь себя тихо. А потом посмотрим.

Тилльманн медленно убрал руку, а когда удостоверился, что Давид пошел на сделку, внимательно посмотрел на него. Сила демона окружала Тилльманна, словно вибрирующее поле. Оно притягивало Давида, но в то же время сила волка Давида настраивала его агрессивно.

— Разве тебе не интересно узнать, почему я решил устроить небольшую засаду именно сегодня?

— Можешь оставить это себе, — негромко, но вызывающе заявил Давид.

Презрение в его голосе заставило Тилльманна размахнуться и нанести Давиду удар под ребра.

Где-то на заднем плане хрипло вскрикнула Мета.

От удара весь воздух, казалось, испарился из легких Давида, и потребовалось мгновение, прежде чем он смог выпрямиться. Боль снова вызвала на передний план волка, который уже с трудом сдерживался. По телу Давида разлилось горячее желание поставить этого парня на место. Даже если в Тилльманне кроется сильный волк, ни Давид, ни его демон не сомневались в том, что они сильнее. Но в отличие от своего волка Давид ни капельки не был заинтересован в том, чтобы принести жизнь рядом с Метой в жертву своей раненой гордости.

— Мэгги разрешила мне находиться в ее квартале. Разве что-то изменилось? — спросил Давид. Он искренне надеялся, что Мета услышит из этого разговора как можно меньше, хотя и понимал, что для этого она стоит слишком близко.

— Ты, наверное, имел в виду ее территорию, подонок! — ответил Тилльманн. И тут же громко и отчетливо добавил: — Вот только, к сожалению, это больше не территория Мэгги, потому что менее чем через двенадцать часов мы переходим под покровительство Хагена. Моя мать решила, что лучше продать душу дьяволу, чем позволить ему сожрать себя. Потому что именно это Хаген с ней и сделал бы, хотя Парлас высказался, конечно, гораздо дипломатичнее. Итак, Хаген становится не нашим новым господином и повелителем, а нашим защитником. По крайней мере, пока не выучит нашу территорию и не решится нанести Саше первый удар.

Это известие повергло Давида в шок, и он очень внимательно посмотрел на Тилльманна. За яростью молодого человека скрывалась глубокая обида, вызванная решением его матери и вожака стаи. И дело было не только в раненой гордости: он полагал, что его предали. В отличие от Тилльманна Давид понимал, что у Мэгги просто не было другого выхода. На мгновение его захлестнула волна сочувствия, и он даже забыл, что Мета находится совсем рядом и все услышит.

— Если бы Мэгги отказалась, Хаген убил бы не только ее, но и половину стаи. Любого, кто помешал бы исполнению его планов.

Тилльманн горько рассмеялся.

— Неудивительно, что Мэгги от тебя без ума — ты действительно мог бы быть ее сыном. По крайней мере, ты на нее похож больше, чем я. И от моего присутствия она спокойно может отказаться — в отличие от твоего. И она меня даже отлучила. Я ухожу в одну небольшую стаю за пределами города. По крайней мере, так договорилась мать. Но прежде чем я покину свою территорию, мне захотелось попрощаться с тобой. Сказать, почему это так для меня важно?

Похоже, Тилльманна оставили все чувства, кроме всепожирающей ярости. Казалось, он вот-вот потеряет контроль над собой и набросится на Давида. С трудом втянув воздух через сжатые зубы, он произнес дрожащим от злости голосом:

— Это твоя вина, черт побери, что Мэгги уклонялась от ответа до тех пор, пока уже ничего нельзя было сделать. Ты обещал, что проблема с Хагеном решится прежде, чем он нас переедет. Она тебе поверила, потому что ты достаточно силен, чтобы приструнить эту безумную свинью. Но все было ложью. На самом деле тебя интересует только роль комнатной собачкой для этой бабы. На твою собственную стаю тебе насрать, так что ж ожидать, что наша будет для тебя что-то значить?

Его слова причинили Давиду неожиданную боль. С этой точки зрения он ситуацию еще никогда не рассматривал. Слишком не похожим на своих он был. И только рядом с Метой он впервые в жизни почувствовал себя полноценным. Внезапно у последних нескольких недель, когда он ощущал себя счастливым, появился пресный привкус. И хотя Давид знал, что это не так, он почувствовал себя предателем.

— А твоя подружка знает вообще, кто ты такой? Нет? Даже не догадывается, кто согревает ей постель?

Он с ненавистью посмотрел на Давида.

Секундой позже Тилльманн получил удар в лицо и ошарашенно отступил назад. Из носа его хлынула кровь. Однако прежде чем Давид успел нанести еще один удар, возмущенно закричала Мета. Он тут же развернулся и увидел, что Ягау крепко схватил ее за левую руку. Мета с ужасом смотрела на человека, намеренно причинившего ей боль, когда она только хотела броситься на помощь Давиду.

Внезапно Тилльманн с нечеловеческой силой схватил его и заломил ему руку за спину. Воспринимая боль, пронзившую тело, словно далекий отблеск, Давид попытался вывернуться из хватки Тилльманна. Но молодой человек, под кожей которого плясала тень, не поддался.