Но нет, этого не могло быть! Силы в момент оставили её, так что Анастасии пришлось ухватиться за выступающий край стены. Это же… это Аваджи!

Сердце её белым лебедем рванулось со стены вслед за скачущим мужем. Вот оно, то самое страшное видение, в котором князь Всеволод побеждает, сбросив Аваджи с коня.

Она судорожно обхватила себя руками и покачнулась.

— Боярыня, что с тобой? — услышала она взволнованный голос Ингрид, которая тоже поднялась наверх и теперь не спускала взгляда со всадников. Ты же белая как смерть!

— Там, — Анастасия задыхалась, не в силах вымолвить. — Там мой муж!

Княгиня проследила за её указующим перстом и горько усмехнулась.

— Ты говоришь о князе Всеволоде?

— Нет, вон тот, в монгольской одежде и кожаном шлеме. Мой Аваджи!

Ингрид поспешно закрыла собой Анастасию, чтобы стоящие на стене дружинники не слышали её неосторожных слов.

— Кажется, они ушли, — проговорил запыхавшийся Рваное Ухо, который, несмотря на строгий запрет Лозы передвигаться по переходам бегом, все-таки не выдержал. И примчался, чтобы сообщить холмчанам радостную весть.

Это была их победа! И хотя холмчане выиграли её не в сражении, не убили ни одного вражеского воина, но они сумели без оружия взять в плен шестерых врагов и заставили уйти из села отряд в сто человек!

— Что-то подсказывает мне, что мы так легко не отвертимся, — бурчала Прозора; боялась, что все идет слишком гладко. Она не могла забыть своего столкновения с монголами в прошлом. Казалось, её сердце обуглилось на том огне, в котором сгорела её изба с детьми.

— Зачем, матушка-боярыня, портить людям праздник, — попеняла ей Неумеха.

— Надоумил же меня леший вытащить тебя из грязи! — беззлобно ругалась на неё знахарка. — Теперь эта моя ошибка все время передо мной. Дерзкая девчонка, никакого уважения к старшим!

— Я так думаю, — говорила Неумеха, — что надо жить днем сегодняшним, не откладывая на потом. А то завтра придет какой-нибудь иноземец и всю жизнь тебе переломает!.. А насчет уважения, так я и не знаю, можно ли больше уважать, чем я тебя, матушка!

— Вот так повернула. Все смешала в кучу!

— Это потому, что я сразу обо всем думаю, — объяснила Неумеха.

Немного переждав, холмчане вылезли на поверхность.

К избам своим они подходили с боязнью. Не хотелось увидеть полное разорение того, что далось тяжким трудом.

К счастью, сильно напакостить мунгалы не успели. Возможно, проживи они в Холмах неделю-другую, картина была бы иной, а так…

Понятно, что получше в сундуках нашли, все в свои торбы побросали. Перины да подушки в пыли изваляли — одно слово, нехристи! Поплакали бабы, поругались, да привычно за уборку принялись.

Кто побрезгливей, так и пух-перо в перинах выстирали, а кто так, на солнышке подсушил.

На поле ещё не всю работу переделали, не всю репу с поля вывезли, не все сено в скирды сметали. Хорошо, живы все остались.

Пока другие селяне занимались хозяйственными делами, Лоза с Головачем решили в сумерках поближе к осажденному городу подобраться, посмотреть, что да как? Сейчас они лежали в кустарнике, совсем недалеко от стана монголов.

Повсюду, насколько мог охватить глаз, виднелись юрты, телеги, горели костры. Монголов было много. Так много, что становилось страшно за осажденную Лебедянь.

— Не вымочи осенние дожди землю, можно было бы пустить пал, проговорил Головач.

— Который перекинулся бы на лес, а то и добрался до Холмов, — докончил за него Лоза.

— Может, попробовать прокопать к ним ход под землей? — подумав, опять спросил Головач.

— Это на какой же глубине надо копать, чтобы ход прошел ниже рва с водой?

— Как ни кинь, везде клин!

— То-то и оно…

В это время в городе праздновали победу. Всеволод и не ожидал, что у Глины получится — сжечь все стенобитные орудия, а заодно и деревья, которыми успели заполнить ров монголы.

Не обошлось без спешки, которая чуть было не погубила все дело. Князь с дружинниками только отъехал от ворот, а Глина со своими людьми уже помчался на пороки. Монголы, не ожидавшие нападения, и не подумали как следует охранять орудия. От кого? От урусов, которые сидят в своем городишке, как мыши в мышеловке?

Но теперь на них летел вихрь. Глина с факелом в руке, за ним Любомир. Сметюха с молодым дружинником плескал на пороки горючую воду. Глина тыкал факелом. Лучники метали стрелы во всякого, кто пытался оказать сопротивление. Любомир с саблей в руке отбивал всяческие попытки прорваться к Глине, чтобы остановить эту дьявольскую езду — после неё на месте стенобитных орудий бушевал сплошной огонь.

И Литвин, и Аваджи сразу поняли, что, приготовив урусам ловушку, сами попались в расставленную хитрыми врагами.

Главным для них было увести урусов от города. Джурмагун и помыслить не мог, что, отводя свои войска подальше, он создал положение, о котором осажденные могли только мечтать.

Теперь Литвину, Аваджи и их маленькому отряду предстоял самый настоящий бой, а вовсе не тот нарочитый, который они хотели изобразить.

Черный рыцарь рассвирепел: этот маленький князек на глазах Джурмагуна, от которого Литвин ждал так много, зная, что он готовится к походу на Европу, уничтожил то, что казалось беспроигрышным и хорошо продуманным. Он увидел торжествующий огонь в глазах Всеволода и с криком кинулся на него.

— Охолонь! — на полном скаку остановил его один из дружинников князя, боярин Мечислав. — У князя другой поединщик. Али ты забыл, что сам его привел? Коли сам драться хочешь, милости просим!

Как ни странно, Литвину давно не приходилось участвовать в поединках. В той войне, которую рыцарь вел, он давно пользовался другим оружием: кинжалом в спину или удавкой, которой он, благодаря выучке монголов, мастерски владел…

Аваджи подхватил пику у одного из своих нукеров и тоже не стал медлить, помчался на князя. Но, похоже, сегодня был не его день. Как оружие юз-баши пику не любил. Он предпочитал старую добрую саблю. Но раз князь держался за копье, ему тоже пришлось последовать примеру уруса, в надежде, что, обменявшись с князем ударами, они приступят к привычному оружию.

То, что произошло в последующее мгновение, лишь промелькнуло в мозгу Аваджи запоздалым сожалением. Только что вроде князь сидел в седле прямо и представлял собою удобную мишень, как вдруг все переменилось. До него оставалось не более двух корпусов лошади, и копье Аваджи уже летело вперед, как князь вдруг резко отклонился, копье юз-баши проткнуло воздух, а сам он покачнулся в седле. Это и спасло ему жизнь. Копье князя пропороло одежду, скользнуло по боку Аваджи, рассекая кожу, запуталось в его прочном шерстяном чапане и вырвало джигита из седла. Швырнуло с размаху наземь.