Около Харькова меня разбудили букетом от князя Мишеля.

Харьков – большой город и освещается газом. Гостиница, в которой мы остановились, называется «Большой гостиницей» и оправдывает свое название. Содержатель ее Андрие, и дом представляет все удобства; впрочем, здесь всегда ужинает, завтракает, обедает золотая молодежь, обращаясь с содержателем гостиницы как с равным; но он не забывается, вот что меня удивляет. Странные здесь нравы!

Меня причесал Луи, другой французский живодер.

Потом пили чай с пряниками…

Ах, да! Я была в зверинце; вид этих бедных животных в клетках расстроил меня.

Я виделась с дядей Н-й, младшим в семье, который делает вид, что занимается медициной. Бедный дядя когда-то помогал мне играть в куклы, я била его и дергала за уши.

Я поцеловала его и чуть не заплакала.

– Войди, без церемоний, – сказала я ему. – Папа тебя не любит, но я люблю тебя от души. Я все та же, только немного побольше – вот и все. Милый Nicolas, я не оставляю тебя завтракать – я не одна, тут много чужих, но приходи завтра, непременно.

Я пришла в отдельную, только что отделанную столовую.

– Сердиться не на что, – сказал отец. – Ели бы ты хотела, ты пригласила бы его, а я ушел бы под благовидным предлогом.

– Папа, вы не добры сегодня, и нечего об этом больше говорить, довольно!

14 сентября

Говорили о намерении Паши уехать, пока тот ходил взад и вперед и пересматривал ружье, так как он «охотник перед Господом», как Нимрод. Отец просил его остаться, но раз этот упрямый человек сказал «нет», то не изменит слова ни за что на свете.

За его молодость и мечтательность я прозвала его «зеленым человеком». Скажу без обиняков, так как уверена в этом: «зеленый человек» считает меня лучшим существом в мире. Я сказала ему, чтобы он остался.

– Не просите меня остаться, умоляю вас, потому что я не могу вас послушаться.

Мои просьбы были напрасны, но мне приятно бы было удержать его, особенно потому, что я знала, что это невозможно.

На станции мы встретились с тетей Лелей, его матерью, и с дядей Николаем, которые пришли проводить меня.

Толпа была огромная, по случаю отъезда 57 волонтеров в Сербию. Я бегала по станции то с Полем, то с Мишелем, с тетей, с Пашей, с каждым поочередно.

– Право, Паша не любезен, – сказала тетя Леля, услыхав, в чем дело.

Тогда, стараясь не смеяться, я подошла к Паше и прочла ему внушение сухим и оскорбленным тоном, но так как у него были слезы на глазах, а я боялась рассмеяться, то я ушла, чтобы не нарушить смехом произведенного впечатления.

Трудно было двигаться, и мы едва добрались до нашего отделения.

Мне приятно было видеть толпу после деревни, и я подошла к окну. Давка, крик… Но вдруг меня поразили молодые мужские голоса, которые лучше и чище женских. Они пели церковную песнь, и могло показаться, что это хор ангелов. Это были архиерейские певчие, певшие на молебне за волонтеров.

Все обнажили головы, и у меня захватило дыхание от этих звучных голосов и этой божественной гармонии. Когда молебен кончился, я увидела, как все машут шляпами, платками, руками, и с блестящими от одушевления глазами, тяжело дыша, я могла только прокричать «ура!», как кричали другие, и плакать, и смеяться.

Крики продолжались несколько минут и замолкли только тогда, когда тот же хор запел «Боже, царя храни!».

И Государь оставляет в покое турок! Боже!

Поезд тронулся среди неистовых «ура!».

Я обернулась и увидела Мишеля, который смеялся, и папа́, который кричал: «Дурак!» Это вместо того, чтобы кричать «ура!».

– Папа, Мишель! Да как же можно! Кричите же! Из чего вы созданы, Господи!

– Вы не прощаетесь со мной? – спросил Паша, не переменивший своего решения и весь красный.

Поезд уже тронулся.

– До свидания, Паша, – сказала я, протягивая ему руку, которую он схватил и молча поцеловал.

Мишель играет роль ревнивого и влюбленного. Я наблюдаю за ним, когда он слишком долго на меня смотрит, потом бросит свою шляпу и уйдет взбешенный. Я наблюдаю за ним и смеюсь.

Вот и снова в Полтаве, в этом гадком городе. Харьков более знаком мне: я провела там целый год перед отъездом в Вену. Я помню еще все улицы, все магазины и сегодня на станции узнала даже доктора, который лечил бабушку. Я подошла к нему и говорила с ним.

Он был удивлен, увидев меня взрослую, хотя дядя Николай уже обращался ко мне при нем.

Мне хочется вернуться туда. «Ты знаешь край, где лимонные рощи цветут?» Не в Ниццу, а в Италию.

15 сентября

Сегодня утром Поль привел ко мне маленького Степу, сына дяди Александра. В первую минуту я его не узнала. Я не обратила внимания на большее или меньшее удовольствие, которое доставило отцу присутствие одного из Бабаниных, и занялась миленьким мальчиком.

Наконец отец поехал со мной к полтавской знати.

Прежде всего, мы были у губернаторши. Губернаторша – светская женщина, очень любезная, что можно сказать и о губернаторе. У него было «собрание», но он вышел в гостиную и сказал отцу, что никакое собрание не может помешать ему посмотреть на такую очаровательную барышню.

Губернаторша проводила нас в переднюю, и мы отправились к другим порядочным людям.

Мы были у вице-губернатора, у начальницы института для благородных девиц, у m-me Волковицкой, дочери Кочубея. Потом я взяла извозчика и отправилась к дяде Александру, который здесь в гостинице с женой и детьми.

Ах! Как хорошо быть у своих! Не боишься ни критики, ни сплетен… Может быть, семья отца кажется мне холодной и злой по сравнению с нашей, где все замечательно дружны, согласны и любят друг друга.

В разговорах о делах, о любви, о сплетнях я провела очень приятно два часа, по прошествии которых ко мне начали являться посланные от отца. Но так как я отвечала, что еще не расположена уезжать, то он приехал сам, и я промучила его еще полчаса, копалась, искала булавки, мой платок и т. д.

Наконец мы уехали, и, когда мне показалось, что он успокоился, я сказала:

– Мы сделали большое невежество.

– Какое?

– Мы были у всех, кроме m-me М., которая знает maman и знала меня ребенком.

Последовал целый разговор, окончившийся отказом. Когда губернатор спросил меня, сколько времени я пробуду у отца, я сказала, что надеюсь увезти его с собой.

– Ты слышала, что сказал губернатор, когда ты сказала, что собираешься увезти меня? – спросил мой славный родитель.

– А что?

– Он сказал, что на это нужно разрешение министра как предводителю дворянства.