не справился. Я даже не могу представить, что происходило в ее душе, раз она решилась на такой шаг. Я хотела бы извиниться перед ее родителями, если они когда-нибудь смогут меня простить и сказать, что я не хотела такого исхода. Я бежала за помощью, но вместо скорой окружающие вызвали полицию и меня арестовали. Я никогда не прощу себя за то, что я сделала, но я не хотела.

Присяжные удаляются для принятия решения, а я, выходя из зала суда на перерыв, падаю в обморок. Прямо в руки Картера.

Картер.

Второй час мы сидим в комнате ожидания вместе с Макс. Оливия потеряла сознание практически в зале суда. Макс сильно переживает, я вижу, как она украдкой вытирает слезы на глазах, пытаясь казаться сильной.

Наконец приходит Эддисон и говорит:

– Она пришла в себя. Ее продержат тут до утра. Можете зайти к ней через час, попрощаться.

– Попрощаться? – Уточняю я.

– Да, Картер. Она уедет на реабилитацию. Там хорошие психологи, ей помогут. Реакция ее организма из-за нервов. Но, я очень прошу тебя, Макс, и вас, молодой человек, ничего не говорить ей про реабилитацию. Я поговорю с ней после того, как будет известен приговор.

Я не понимаю, зачем Оливии реабилитация и почему мы должны прощаться. Я буду приезжать к ней постоянно, поэтому в прощании нет смысла.

Она уходит, а я иду к Оливии в палату, не смотря на то, что Эддисон сказал зайти только через час.

– Как ты? – Спрашиваю я.

– Чувствую слабость. – Отвечает она.

– Ты же понимаешь, что тебе надо есть? И спать?

– Да, я все понимаю. Но я не могу. Я закрываю глаза и вижу Стейси. – Оливия вытирает слезу, стекающую по щеке. Такой бледной я не видел ее никогда. Хоть она и пыталась закрасить свой вид косметикой, но даже через этот слой я вижу впавшие щеки, мешки под глазами и синюшную бледность.

– Забудь об этой психопатке. – Говорю я.

– Не говори так, пожалуйста. – Она смотрит на меня пустым взглядом.

Я сажусь рядом, беру ее за руку и смотрю прямо в глаза. Видимо Эддисон права, ей нужна помощь психиатра, психолога или кто там работает в этих центрах.

– Она чуть не убила меня. Я буду говорить о ней так, как захочу. Я ее предупреждал отвязаться от нас, но она не послушала. Ты не виновата в том, что она ненормальная. Оливия, ты должна думать о себе, а не о мертвой сумасшедшей. – Я заканчиваю речь, и понимаю, что немного переборщил. Поэтому, решаю сгладить углы продолжив. – Хотя, знаешь, я полюбил тебя именно такой.

– Мне до сих пор непривычно слышать эти слова из твоих уст. – Она пытается улыбнуться.

– А мне не привычно говорить это тебе.

– Первый раз ты сказал на грани жизни и смерти. – Она смеется.

– Да, я побоялся, что умру, а ты так и не узнаешь об этом. Но ты же догадывалась? – Я смотрю на Оливию, стараясь уловить ее мысли.

– Нет. Я не догадывалась.

– Ну сначала то я и сам не знал. – Оправдываюсь я. – А потом, в Рождество, когда ты читала мне те самые Сонеты Шекспира, меня осенило.

– В то Рождество, когда мы впервые увидели Стейси возле дверей квартиры. – Ее глаза снова наполняет грусть.

Я вздыхаю, хочу подбодрить и отвлечь ее, но тут заходит взволнованная Эддисон и говорит:

– Присяжные приняли решение. Я и Мистер Эндрюс поехали в зал суда, чтобы выслушать приговор. Приеду сразу после. – Она целует дочь в макушку и уходит.

Макс заходит в палату, с тремя видами желе и говорит:

– Зачем нам ждать Эддисон? Мы включим телевизор и все узнаем. – Она садится на кресло в палате и включает первый попавшийся новостной канал.

Увидев свои фотографии, вперемешку с кадрами с камеры наблюдения из магазина, фото с места преступления, Оливии становится плохо.

– А где Чак? – Спрашивает Макс.

– Повез маму в Аэропорт. – Отвечаю я.

***

Через час мы видим Эддисон и Мистера Эндрюса, выходящих из здания суда, я беру Оливию за руку и жду их слов.

– Сегодня закончилось судебное разбирательство по делу Мисс Оливии Тернер. Хочу сказать, что ее оправдали, ее действия признали как самооборону, а ее отпустили бы в зале суда. К сожалению, Оливия Тернер, очень болезненно восприняла случившееся, поэтому решила отправиться на реабилитацию, где ей помогут специалисты. Очень прошу вас не пытаться взять у нее интервью, не звать на какие-либо телешоу и не беспокоить девушку, которая не заинтересована в публичности. Она не даст никаких комментариев. Спасибо за внимание. – Говорит Тейлор.

– Я возвращаюсь на прежнее место работы, как только помогу дочери восстановиться. – Отвечает Эддисон, на один из вопросов, заданный журналистами.

Я поворачиваюсь на Оливию, которая лежит бледная, словно мел и только шевелит губами.

–Оливия, что ты хочешь мне сказать? – Спрашиваю я.

– Реабилитация. Не хочу. – Шепчет она и теряет сознание.

Глава 32

Оливия.

Двенадцатое июля.

Мама не хочет ничего знать, поэтому, сегодня я уезжаю в центр реабилитации, и буду находиться там ближайший месяц. Доктор Хендерсон, который приходил сегодня утром, убедил меня, что так будет намного лучше, ведь там есть люди, которые помогут мне справиться со всем, что произошло. Я соглашаюсь. Весь вечер я лежала под капельницей, потому что не могу есть, поэтому, сейчас я четко понимаю, что мне нужна помощь.

Мы заходим в палату, или как его называют здесь, номер и мама помогает разложить мне вещи.

Из моей прошлой жизни, мне разрешили взять только томик Шекспира и одежду. Любые визуальные контакты запрещены. Мне нельзя пользоваться телефоном, планшетом и ноутбуком. Всем, с чего я могу выйти в интернет. Так же нельзя смотреть телевизор и читать газеты. Посещения запрещены.

Доктор сказала, что если будет положительная динамика, то я смогу писать письма. Но не сразу. Я вздыхаю, прощаюсь с мамой и ложусь на кровать.

Открываю Шекспира и читаю:

Кто знал в любви, паденья и подъемы,

Тому глубины совести знакомы.11

Заходит психолог и говорит:

– Оливия, жду тебя на первом сеансе групповой терапии, пойдем.

– Хорошо, – отвечаю я.

Встаю и иду в зал.

– Я рада видеть вас всех снова. Сеансы групповой терапии у нас проходят каждый день, меня зовут Доктор Лойз. И я буду проводить их для вас. Сейчас каждый, кто сидит тут, должен представиться и сказать пару слов о себе.

Когда очередь доходит до меня, я понимаю, что все глаза окружающих смотрят на меня и ждут. Я набираюсь смелости и