Чёрные глаза Богдана Барбоши уже светились злым и ясным огнём, точно он к налету готовился.

– Врастём, Матвей! С корнем врастём! Глубоко! Назло ногайцам! Назло сучьему племени! Костью поперёк горла у них встанем! – Барбоша кивнул. – К зиме и встанем!

И застучали казаки топорами, и охотно застучали, потому что знали: в зиму пришлось бы уходить с острова. Но куда? Какие дали звали казаков? Кругом – ногайцы, башкиры, татары, марийцы. А теперь ещё и московские стрельцы. А эти очень ревностные служаки! Противники любой вольной жизни. Хоть и русские, да псы цепные! Куда пришли – оттуда не уйдут! И уж коли русским царям хватило упорства расправиться и с Казанским ханством, и с черемисскими ордами, и другими кочевниками, они и казаков вольных подвинут. Но Москва на Яик придёт ещё не скоро: не до того ей! На Волге бы укрепиться! Черемисов уняли уже два года назад. Что до ногайцев – сам Господь велел помериться с ними силами!

Вот и застучали топоры на острове, но звонкий перестук пошёл по всему Яику и скоро докатился до Сарайчика. За его стенами по-прежнему сидел князь Урус, первый господин Ногайской Орды. До него уже дошли слухи о взятии Сибири. Ногайцы, служившие Кучуму, но разуверившиеся в силе хана, и принесли их, когда вернулись в родные степи. В 1579 году волжские казаки – Иван Кольцо и Богдан Барбоша – разорили столицу ногайцев Сарайчик, разгромили могилы предков. Спустя три года всё те же волжские казаки захватили столицу Сибири – Кашлык. И хотя пока что и ногайцы, и сибирские татары вернули себе и Сарайчик, и Кашлык, но в растущем и крепнущем казачьем племени они давно видели для себя великую опасность.

– Это наша река! Мы её хозяева! – кричал князь Урус на своих придворных. – Неужто, маловерные, так казаков страшитесь? Этих волков без роду и племени? А может, и воды боитесь?! Трусы! Мы не будем ждать, пока лёд встанет! Надо сейчас же напасть на них – и всех перебить! До единого перебить!

Ногайцы никак не могли смириться с возвышающимся Русским государством. В 1571 году хан Урус присоединился к крымскому хану Девлет-Гирею и пошёл громить русские земли и жечь Москву. Тогда казалось: конец Руси. Но в 1572 году Москва внезапно дала такой отпор Крыму, с такой яростью разметала стотысячную армию – и куда меньшим числом! – что до смерти перепугала всех татар и других степняков. Среди перепуганных врагов Руси были и ногайцы. Позже удалые волжские атаманы разграбили Сарайчик и надругались над могилами ханских предков, что было особенно обидно и чего ногайцы простить никак не могли. Победы хана Кучума и Маметкула, их набеги на Пермь и желание идти хоть с чёртом, но на Москву, очередное восстание народов Поволжья и обещание Крыма помочь собратьям по крови и вере вновь вдохнули надежду в сердца ногайцев. Но Кучуму дали по шапке, Маметкула пленили, народы Поволжья усмирили, и всё больше кнутом и без пряников. А тут ещё в Крыму началась большая замятня: правящие Гиреи решили воспротивиться желанию турецкого султана увлечь их в большую и ненужную им войну против Ирана. Если принять во внимание подоплёку будущей войны, то решение Крыма становилось понятно и оправданно. Мурад Третий, благополучный турецкий султан, не ведавший печалей, оказался большим честолюбцем. Однажды он спросил у своих командиров: «Какую самую сложную войну вёл мой дед Сулейман Великолепный?» И ему ответили: «Войну с Ираном». Решив превзойти деда и войти в историю самым могущественным владыкой Османской империи, султан Мурад вторгся на территорию Ирана и оккупировал для начала территории Грузии, Азербайджана и западное побережье Каспия. Крыму эта война была не нужна! После первых поражений султана Мурада, в 1584 году крымский хан Мехмед Второй Гирей поднял бунт против османов и даже осадил турецкую крепость Кафу! Султан проклял и сверг Мехмеда и посадил на крымский трон его младшего брата Селямета. Мехмед бежал к ногаям, но его по дороге убили, а вот его сыновья – Саадет, Сафа и Мурад – добрались до ногайцев. И Ногайская Орда оказалась вовлечена в эту постороннюю и опасную для неё войну, где десятки Гиреев, родные братья, дядья и племянники, кузены и зятья рвали друг друга на куски, душили друг друга в спальнях дворцов и резали тайком после пиршеств, как это любят делать все восточные владыки. Саадет собрал огромное ногайское войско, двинулся на дядю и захватил Бахчисарай. Сафа и Мурад помогали ему. Москва хотела сделать ставку на Сафу, но тот отказался от помощи русских, а вот Мурад, меньшенький, которому и перепало меньше всех, решил стать другом Москвы. Ему, Мураду, Борис Годунов руками Фёдора Иоанновича и отдал в княжение Астрахань.

Что и говорить, ни о каком масштабном нападении на Москву, о чём так мечтали ногайцы, даже не шло и речи! Два года назад князь Урус, только для вида ведший дипломатические переговоры с Москвой, вовсю списывался с Бахчисараем и Стамбулом. Он просил крымского хана и османского владыку вновь послать войска на Русь – захватить для начала Астрахань, укрепиться там и готовиться к продвижению в глубь русских территорий. А теперь в Астрахани сидел свой – московский! – Гирей! И вновь, на фоне междоусобиц, возвышалась Москва и, как заговорённая, ставила свои крепости супротив степи.

Ногайцы, и в первую очередь князь Урус, локти кусали от этой несправедливости! А тут ещё казаки на Яицком острове под самым носом у ногайцев построили свою крепость!

В конце лета, когда на Кош-Яике стучали казацкие топоры, в Большие Ногаи приехал посол из Москвы, боярский сын Иван Хлопов. Он привёл князю Урусу не что-нибудь, а жалованье от царя Фёдора Иоанновича! Ведь формально Урус, несмотря на все свои грабежи и заговоры, попытки поквитаться с Москвой, числился на службе у русского царя. Это был прямой и наглый подхалимаж Москвы: Борис Годунов боялся, что Большие Ногаи примут сторону Крыма и двинутся вновь на Русь.

А это было бы очень некстати!

– Ты мне не подарки давай и не серебро московское! – Урус грозил пальцем московскому послу. – И зубы мне изъявлениями в дружбе не заговаривай! Ты скажи, зачем крепость на реке Самаре вы, московиты, поставили, а? Ваша разве это земля?! И была разве ваша?! Да вы прежде боялись в эти земли нос свой сунуть! – Он так и пылал злобой. – А теперь крепости ставите!

Но посол знал, как ему отвечать!

– Так крепостицу ту царь-батюшка поставил ради наших добрых отношений, – отпивая чай, доходчиво объяснял Хлопов, – чтобы, коли что, от разбойников защитить персидские караваны, идущие по Волге. И чтобы обид каких не наносили разбойники твоим людям. Вот и всё!

– Значит, ради меня твой царь-батюшка старается?

– А ради кого же ещё? – отправляя в рот кусок рахат-лукума, недоумевал Хлопов. – Хороши у тебя сладости, пресветлый князь! В Москве таких днём с огнём не сыщешь!

– Опять зубы мне заговариваешь, Иван Хлопов?! – Урус вновь грозил пальцем московиту, но так грозил он всей Руси. – А ещё тебе скажу: ваши казаки у меня перед носом крепость возводят!

– Да ну? – с набитым ртом удивился Хлопов. – Вот мерзавцы! Знал бы Фёдор Иоаннович – осерчал бы!

Но Иван Хлопов и впрямь о том мало что ведал! Что говорить о царе!

– Вот ты и скажи царю: пусть он сведёт своих казаков прочь с моей земли! Тогда и подарки твои добрыми покажутся, и серебро твоё ласково зазвенит, и словам твоим льстивым я поверю!