— Натан никогда не говорил, что Баллабурн такой величественный, — сказала Лидия. Хотя Ирландец пожал плечами, как будто ему это было безразлично, она заметила довольную улыбку на его обветренном лице.

— Возможно, он думал, что тебе он таким не покажется. Он рассказывал о том, где ты жила. Баллабурн, наверное, вдвое меньше.

— Я жила не во дворце, Ирландец. Да, дом у нас большой, но не огромный.

— Однако больше, чем Баллабурн.

— Да. Но почему это для тебя так важно?

— Вовсе не важно.

Лидия понимала, что он лжет, но не могла понять почему. Она оглянулась через плечо на гостеприимное золотисто-коричневое кирпичное здание, от которого так и веяло домашним теплом, чего никогда не ощущалось на Ноб-Хилл.

— Твои владения гораздо больше, — сказала она.

— Так и должно быть. Ведь Сэмюел, в отличие от меня, не скотовод.

Лидия не нашлась что ответить. Ирландец был твердо намерен проводить сравнения, но все же умышленно недооценивал масштабы и красоту своих владений. Кого он пытается поразить?

— Не забудь, что я совсем не такая, как моя мать, — сказала Лидия, неожиданно догадавшись, в чем тут дело.

— Боже упаси, — пробормотал Ирландец, возведя глаза к небу. — Не напоминай мне об этой дьяволице.

Но Лидия, замедлив бег кобылки, подъехала совсем близко к двуколке и продолжала:

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Показывая свои владения, ты как будто стараешься произвести впечатление на мою мать, Ирландец. Но ведь она, откровенно говоря, не оценила бы все это, она бы все это возненавидела. Мэдлин сошла бы с ума из-за того, что оторвана от городской жизни, и даже жизнь в Сиднее ее бы не устроила. Твой дом показался бы ей деревенским и слишком маленьким Слуг здесь тоже слишком мало. А хуже всего то, что здесь обслуживают пассажиров дилижанса, и будь ты даже богат как Крез, мать все равно стала бы воротить нос от всего, что ты построил.

— Но я, черт возьми, строил это не для твоей матери, — рявкнул Ирландец, огрев кнутом мерина так, что двуколка резко вырвалась вперед, оставив позади кобылу Лидии. — Я построил это для тебя, — пробормотал он уже значительно тише.

— Что? Что ты сказал? — переспросила Лидия, посылая вперед кобылу.

— Я сказал, что построил это для тебя, — сердито повторил Ирландец. — А теперь скажи, намерена ли ты узнать побольше о своем наследстве или будешь продолжать болтать о своей матери?

Лидия, открывшая было рот, чтобы возразить, закрыла его, не сказав ни слова. Она отстала от двуколки, чтобы подумать, а когда снова нагнала ее, сказала:

— Ты, конечно, невоспитанный мужлан, Ирландец, но я хочу, чтобы ты рассказал мне все про Баллабурн. — На этот раз она совершенно ясно увидела, как густые седеющие усы Маркуса чуть приподнялись в довольной улыбке.

Ландшафт Баллабурна то здесь, то там перемежался лугами с пасущимися овцами. Как узнала Лидия, их было около четырех тысяч. Большей частью это были мериносы, дававшие мягкую шерсть отличного качества, продажа которой приносила Баллабурну огромный доход. Безрогие соусдоуны с короткой шерстью и округлыми тушками выращивались главным образом на мясо. Дорсетские овцы с белыми мордочками давали молоко и были чрезвычайно Плодовиты, что позволяло без труда поддерживать численность стада. На ранчо держали также крупный рогатый скот, но для того лишь, чтобы разнообразить меню и не кормить людей одной бараниной. Лошадей выращивали только рабочих. Никому голову не приходило выращивать у себя претендента на Мельбурнский кубок. На огороде возле кухни росли помидоры, кукуруза и другие овощи, а склоны холмов были покрыты колючими зарослями дикой ежевики. То, чего не производилось в натуральном хозяйстве Баллабурна, привозили из города, а то и вообще обходились без этого. Молли в сопровождении многочисленных помощников ездила за припасами в Сидней всего три раза в год.

Лидия и Ирландец сидели под эвкалиптом, сквозь листву которого пробивалось солнце: она расположилась на одеяле, он сидел в своей двуколке, из которой Лидия выпрягла Горацио, поставив ее так, чтобы находиться лицом к лицу с Ирландцем. Они с удовольствием подкрепились тем, что упаковала для них в корзинку Молли — холодным мясом, свежими фруктами и булочками с начинкой из изюма с орехами, — запив все это теплым пивом из кувшина.

Насытившись, Лидия прислонилась спиной к толстому стволу эвкалипта.

— Мне нравится твоя земля, Ирландец. И твои пахучие овцы нравятся, и голубые ленты речек. Небо здесь необъятное, а свет… свет пронизывает все. А как называются птицы, которые хохотали, когда мы проезжали мимо?

— Кукабурры.

— Да, кукабурры. Мне даже они нравятся. Ирландец прищурил глаза, чувствуя, как согревает его ее нежная улыбка.

— А ты гораздо красивее, чем была твоя мать. Лидия принялась собирать корзинку.

— Нам пора возвращаться, — заявила она.

Ирландец мысленно выругался, кляня свою беспомощность, потому что не мог выскочить из двуколки, встряхнуть ее хорошенько и остановить.

— Что я такого сделал? — спросил он.

— Ты, должно быть, не очень хорошо помнишь мою мать, иначе никогда не сказал бы, что я красивая. Я терпеть не могу эти сравнения.

— Думаю, ты поняла, что доброта не входит в скупой перечень моих добродетелей. Я достаточно хорошо помню твою мать. Когда я познакомился с ней, она была моложе, чем ты сейчас. И если бы ты приняла во внимание все обстоятельства, то поняла бы, что я сказал то, что считаю истинной правдой. — Помедлив немного, чтобы его слова дошли до сознания Лидии, он добавил: — Впряги коня в двуколку, Лидия. Пора нам в обратный путь.

В тот вечер после ужина Лидия сидела с Ирландцем в его кабинете. Он составлял каталог книг своей богатой библиотеки. Когда он обратился к ней с просьбой помочь, она с радостью согласилась.

— Как ты думаешь, когда вернется Натан? — спросила Лидия. Взяв один из множества окружавших ее томов, она сдула с него пыль и принялась протирать кожаный переплет смоченной маслом тряпкой.

— Трудно сказать. Думаю, он пробудет там около недели. Она вздохнула. Значит, еще три дня.

— Тебе его не хватает? — пристально глядя на дочь, спросил Ирландец.

Лидия, не поднимая глаз, стала еще энергичнее обтирать переплет книги.

— Он уехал, а мы так и не решили, кое-какие вопросы.

— Не решили? — нахмурился он. — Что именно?

— Прежде всего уезжать мне или оставаться. А также условия нашего брака. И возможное расторжение — об этом тоже надо подумать.

— Развод? — Ирландец взглядом пригвоздил Лидию к месту. — Ни о каком разводе не может быть и речи.

— Это не тебе решать, Ирландец, — спокойно сказала она. — Это будем решать мы с Натаном.

Маркус объехал вокруг стола и остановился перед Лидией.