— Да все там без изменений! — в голосе Кондратьева проскользнула нотка раздражения. Слабенькая такая… но все же.

— Думаю, если бы что плохое случилось — нашли бы вы какой-то предмет… кепку, вещмешок… так ведь? — Иностранцев вопросительно смотрел на Скорожитовского, и тот живо продолжил мысль..

— Вот именно! Могли они тогда фонарь обронить или… сапог… я помню, у этого… Сиротина… сапоги были велики. Так что вполне мог потерять… но ведь, поверьте, даже пуговицы не нашли…

— Да, меня тоже это настораживает, — профессор резко поднялся со стула и начал ритмично прохаживаться перед столом. Затем он так же резко остановился и выдавил из себя тот самый злополучный вопрос, на который у Кондратьева ответ был уже заготовлен:

— Ваши заключения!

— Я вот подумал, Александр Александрович, и пришел к мнению, что… преподаватели… сбежали!

Кондратьев бросил взгляд на Скорожитовского и в легком кивке прочитал поддержку.

— Как это? — переспросил Иностранцев.

— Очень просто! Когда мы из зала с розовой девой пошли по разным разветвлениям — мы — по правому, а Арбенин — по левому, никто из нас ведь уже не возвращался назад… Так что… арбенинцы могли сделать вид, что пошли по галерее, а сами… спокойно вернулись в розовый зал и вышли из пещеры… там же, где и вошли… Ну, а потом… День только начинался. До ночи — далеко! Могли спокойно дойти до Ныроба, а оттуда — на подводе — дальше…

— Вы о чем говорите, Павел Ильич? Зачем этим людям нужно было куда-то бежать? Они что, преступники?

— В какой-то степени — да!

— Это вы о чем?

— О том, что Арбенин — вор! Любой сотрудник экспедиции может подтвердить, так ведь, Леонтий Иванович? — и посмотрел на него своим испепеляюще-черным взглядом.

— Да-да! Я свидетель кражи амазонита. Его в Ельниках нашел биолог Борисов и вручил Кондратьеву, как начальнику экспедиции. Так он его… украл! На следующий день мы обыскали…

— Ну вот, до чего дошли сегодня ученые… — Иностранцев сокрушенно покачал головой. — Ладно… и что?

— Все видели, что камень лежал на полочке… в его комнате…

— И Сибирцев с Сиротиным тоже видели? — лицо профессора помрачнело.

— Да. И они — тоже.

— Так на кой ляд тогда эти двое побегут с вором? Не вижу логики.

— А Сибирцев еще там его выгораживал, говорил, что доверяет ему… Но мы ведь изобличили их тайный союз…

— Союз? Опять загадками говорите! Давайте уж лучше аргументировать! Что там за союз такой?

— Арбенин с Сибирцевым решили вдвоем провести иследование по фигуркам звериного стиля, ну… по Спицынской методике… и… — Кондратьев сделал паузу, чтобы глотнуть свежего воздуха — так все сперло в груди от волнения. — И опубликовать эту работу, минуя наш университет.

— Вот оно что! — Иностранцев совсем помрачнел. — Допустим, эти двое спелись. А Сиротин при чем? Его карьера незапятнанная, да еще и вся впереди… Ему-то зачем беглецом становиться?

— Думаю, что он стал свидетелем какого разговора, так что пришлось его и с собой потянуть. А может, пряником поманили, мол, в Германии столько возможностей для молодых специалистов.

— В Германии?

— Ну да! Я думаю, что они в Германию бежали!

— Позвольте, Павел Ильич, что-то ваши доводы… пишете как вилами на воде… Германия-то тут при чем?

— Я вот с собой кое-что прихватил… — Кондратьев положил на стол журнал — его он купил в прошлой поездке, когда стажировался. — Вот, видите, здесь огромная статья о находках в Российской империи — в Сибири и на Урале… Так что ученый оттуда, да еще и с ценным материалом за пазухой… может в Германии пригодиться.

— Странно… Иностранцев даже замолчал. — Такого поворота я вообще не ожидал. И что, у них есть что-то ценное?

— Да. Есть. Я, как руководитель экспедиции, тщательно готовился к ней и вот на что обратил внимание… Арбенин проявил какую-то… одержимость… он с утра до вечера проводил время то в читальном зале, то в минералогическом кабинете… Я уже тогда подумал, что он затеял что-то… может, и аферу какую…

— Это что же — преступление — получать знания? — усмехнулся профессор.

— Конечно нет! Но если представить, что с кем-то из заграничных сообществ была у него договоренность…

— Шпионить? — прыснул Иностранцев.

— А почему бы и нет! И вообще… — Кондратьев поправил острые уголки белого ворота рубашки. — Это я о теоретических знаниях. Он очень хотел быть подкованным, думаю, потому, чтобы выступить на симпозиуме, а может, и в журнале…

— Мы много чего и не видели! — поддержал разговор Скорожитовский. — Например, в пещере они могли найти жемчуг или… зуб мамонта, но вот книга Спицына… эти… «Шаманские изображения»… Лично я ее видел! И слышал, как он хвастался перед Сибирцевым, что приобрел ее по случаю… А после этого… Они вдвоем с Сибирцевым обсуждали тайный план…

— Нет… — профессор вскинул густые широкие брови, и на его лбу появились продольные морщинки. — Не верю, что такой тихий, уравновешенный преподаватель…

Вот он, вот он — этот момент, когда можно грести в свою сторону! Кондратьев чуть не поперхнулся, поспешив выдавить из себя:

— Это вы о нем говорите — «тихий»? Да он же — революционер?

— Что? — профессорские брови вытянулись в единую линию — настолько глубокими стали поперечные складки между ними. — Это вы о чем?

— Мы ведь вместе с ним работали в девятьсот пятом в этом университете, — спокойным театральным голосом начал Кондратьев свой рассказ, отложенный на «черный день». — Так вот, он проявил себя как бунтарь и даже выступал на студенческой общеуниверситетской сходке. После чего, конечно, уволили… за разжигание революционных настроений…

— Восстановили?

— Да. Уже после принятия новой конституции…

Кондратьев выдохнул. Фу! Кажется, все сказал! Сердце билось учащенно — на кону стояла его судьба.

— Вы, Павел Ильич, конечно, понимаете, насколько серьезны выложенные вами факты? Все, что касается девятьсот пятого года, конечно ж, могу проверить… и не дай Бог — оговорили человека! А вот что насчет тайных планов…

Он пристально посмотрел в глаза, спрятавшиеся за огромными линзами очков:

— Леонтий Иванович, — вы человек серьезный и… уважаемый в университете. Да и старше Кондратьева. Негоже в вашем возрасте было бы плести паутину…

— Что вы, Александр Александрович! Я ведь и поклясться могу, что на самом деле слышал их разговор. Они собирались сами провести это исследование… по шаманизму…

— Н-да-а… какое пятно на репутацию университета!

* * *

Этот нелицеприятный диалог с профессором воспроизвести сейчас слово в слово, конечно же, невозможно. Некоторые выражения, нет, не матерные, Боже упаси, Кондратьев просто-напросто пропускал мимо ушей. К чему лишние эмоции, когда в голове созрел грандиозный план? Он и сам уже начал верить в то, что Арбенин направил свой взор в Германию. Почему именно туда? На этот вопрос он сам себе и отвечал: во-первых, зависть заела по поводу того, что Кондратьев именно там и стажировался… Ну, а во-вторых — в этой стране было как-то последнее время неспокойно. В печати появлялись статьи о том, что немцы… нет, в своей стране они навряд ли революцию совершат… хотя, кто их знает — народ горячий. А вот вмешаться в дела какой другой страны — это вполне возможно. Так что Арбенину со своими революционными взглядами самое место — там.