— Не хотела бы я родиться в Касарии, — содрогнулась Аэлис. — Хорошо, что вы с Альвгредом любите друг друга, и ты от него не сбежишь, иначе его отец мог бы соблюсти обычаи своего народа.

— А у нас на юге молодожёнов венчают, стоя по щиколотку в большом тазу с вином, — перебил сестру Лаэтан, — и когда жених и невеста произносят клятвы верности, гости поливают их вином из своих кубков. Так венчали маму и папу. А ты знаешь, что отец распорядился повторить церемонию снова на двадцатилетнюю годовщину? Он снова попросил маму стать его женой, и архонт снова провёл церемонию. В честь праздника папа приказал пустить вино по фонтанам Альгарды. Представляешь, белоснежные мраморные фонтаны по всему городу, а вместо кристально-чистой воды из них бьёт алое вино. Блестит на солнце, пенится! Когда мама и папа в красивых свадебных шелках стояли по колено в вине и снова давали клятвы, сестра даже пятнами покрылась от зависти.

— И вовсе я не завидовала, — возразила девушка.

— А вот и завидовала. Я видел, — сморщил нос её брат. Они вовсе не ссорились, но поддевать друг друга безобидными колкостями было их излюбленным увлечением.

— Докажи.

— Тут и доказывать ничего не надо. Ты сама мне сказала.

— Нет.

— А вот и да.

— Не было такого.

Лаэтан обернулся к принцессе.

— А всё потому, что сестра тоже хочет поскорее под венец. Она ещё ни в кого не влюблена, а замуж уже не прочь.

— Разве это плохо? — обиделась Аэлис.

— Многие девушки только и мечтают быстрее выйти замуж, — ответила Вечера. — Ради красивого платья и церемонии, но потом наступают будни, и вместе с ними приходит необходимость молча рожать, пока супруг управляет твоей жизнью.

— А у нас в Альгарде не так, — сказала девушка. — Если в семье глава — женщина, никто и не подумает смотреть на неё косо. Вон, Виттория-Лара владеет всем Шеноем, и едва ли её муж хочет занять её место. Как она сказала, так и будет. По её приказу в Шеное начали открывать школы для бедняков, как в Кантамбрии. Сейчас в пределах гор Ла Верн мало кто не обучен грамоте и знает меньше двух языков. Даже Золотая Роса знает язык немых Кантамбрии и Ангенора.

Все трое обернулись на служанку и увидели, что она уже оставила свою лошадь и теперь сидела позади Сеара, обхватив сурового охранника тонкой ручкой. Её кобыла хромала позади.

— Отец настоял, чтобы и мы говорили на этих языках, а ещё на касарийском и эвдонском.

При этих словах Аэлис сморщилась, как изюм, что не оставляло возможности усомниться, что эти уроки не нашли отклика в её душе.

— В наших школах, — продолжал Лаэтан, — тоже есть возможность изучать эти языки. А ещё математику, астрономию, науку о камнях…

— Неужели?

— Отец говорит, что образование даёт человеку возможность мыслить шире. Конечно, в Кантамбрии полно тех, кто ограничивает себя примитивным трудом, но много и таких, кто ищет что-то большее. Например, наш придворный ювелир — сын обычного гончара и прачки, который жил в крошечной деревне у подножья Вороньего пика. Если бы дед не утвердил закон о школах, этот человек сейчас бы копал руду и днём, и ночью в кромешной темноте и умер бы там, зарабатывая гроши, а теперь ему служат и кланяются.

— В Паденброге тоже есть школы, — без гордости ответила Вечера, — но их мало. Осе тратит больше денег на строительство кирхи и содержание армии.

— И почему людям не живётся в мире друг с другом? — вздохнула Аэлис. — Неужели всем есть дело до того, во что верят окружающие? Вот мне лично всё равно, в каких богов верит вот та девушка, — она указала на торговку цветами, которая в тот момент продавала гортензии статному господину. — Или даже те, которые ездят верхом на волках…

— Ты о баладжерах, что грабят Вильхейм? — нахмурился Лаэтан, и в его голосе прозвучала нотка отвращения. — Они дикари и живут они в пещерах. Они вообще ни во что не верят, кроме наживы. Отец рассказывал о них — они бесчестная свора бандитов. Волки ночей, что с них взять? Они дерутся топорами и убивают солдат короля, чтобы украденную соль растащить по пещерам. Эти дикари живут в горах за Долиной королей в Псарне, наполовину состоящей из вонючих загонов, где они держат полуголодных и злющих волков. У них нет ни полей, ни скота. Не удивлюсь, если они жрут друг друга, когда не остаётся еды, или жрут своих лютов.

— В последний раз они напали на наш обоз ещё до моего возвращения в Паденброг, — подтвердила Вечера. — Солдатам удалось схватить одного, но он откусил себе язык до того, как они успели выяснить, где находится их логово, а без этого можно годами бродить по Диким горам и ничего не найти.

— А разве Согейр не устраивал засаду? — спросила Аэлис.

— Пытался когда-то, — ответила принцесса. — Но эти дикари всегда оказывались хитрее, и если и попадались, то заложник всегда откусывал себе язык и истекал кровью прежде, чем начинал говорить. Никто из королей не мог с ними совладать. Хотя при моём отце всё же наступил непродолжительный мир. При очередном нападении на Вильхейм кирасирам удалось взять в плен младшего сына Б'аджа и затолкать ему в рот кляп до того, как он откусил себе язык. Отец и Б'адж встретились в Ущелье теней и заключили мир. Отец дал ему на откуп три тележки, полные доверху солью, в обмен на обещание больше не нападать, и обещал давать такие телеги каждые два года. В противном же случае отец оставлял за собой право казнить сына Б'аджа. Жаль, он тогда ещё не знал, насколько этот мир окажется шаток.

— Почему? — спросила Аэлис.

— Потому что ровно через месяц Корвен, наш камергер, увидел, как этот мальчишка направил в горы почтового сокола с запиской. Отец устроил допрос, что содержалось в письме, но тот откусил себе язык, а в ту же полночь на Вильхейм напали. На одном из трупов кирасиров была найдена записка, где было написано, что сын освобождает отца от необходимости следовать обещанию. С тех пор Волки ночей продолжают нападать на крепость.

— Говорю же — дикари, — хмыкнул Лаэтан. — Они живут, чтобы убивать. Единственный способ прекратить вражду между ними и кирасирами — истребить всех до единого.

— Какой ты жестокий! — оскорблённо воскликнула Аэлис. — Разве так можно?

— Это единственный способ защиты.

— И нашу служанку ты бы тоже убил?

— Золотую Росу? — удивился Лаэтан.

— Её мать была баладжеркой. Послушать тебя, так тебе всех их перебить не жалко. Ты убил бы и её?

Лаэтан растерялся.

— Нет.

— Тогда почему ты говоришь, что всех баладжеров нужно убить? Это жестоко. Разве этому нас учил отец?

— Нет.

— Тебе должно быть стыдно.

Лаэтану уже было стыдно.

— Золотая Роса очень хорошая девочка. Тихая, милая. Скучает по матери. А ты — «перебить всех баладжеров».

— Но они же бандиты! — Юноша попытался отстоять свои убеждения. — Наглые разбойники!