— Дела. — Казначей поёжился от неприятного прострела в руке.

— Твои дела подождут. — Эрнан незаметно для окружающих чуть сильнее надавил на локоть. — Мы собираемся отдохнуть с дороги, посиди с нами.

Сальдо не подал виду, что ему стало больно.

— В отличие от вас я всё ещё на работе.

Однако безмолвный взгляд брата снова заставил Сальдо вспомнить себя, когда-то живущего на Вилле де Валента в его полном подчинении.

— Хорошо, — выдернул он свой рукав. — Я останусь. Но недолго. Я слишком занят для бесед.

— По рукам. — Эрнан опустил свою тяжёлую руку на плечо брату.

Сальдо не изнывал от желания общаться, хотя и скрыл своё раздражение. Он погладил ноющий от боли локоть и постарался слиться с белым мрамором стены тронного зала, дожидаясь своей печальной участи.

Четта и Суаве горячо обнимались и болтали в стороне — Сальдо посматривал на них, спрятавшись за колонной. Сестры, некогда похожие друг на друга, теперь, по прошествии нескольких лет, были похожи не больше, чем луна и солнце. Жаркая, румяная Четта что-то возбуждённо шептала сестре и смеялась, и её звонкий порхающий смех дребезжащим эхом отражался от каменных стен. Она была далеко не самой красивой женщиной в Кантамбрии, но, глядя на эту сияющую счастливую графиню, на ум не приходило ничего кроме слова «красавица». Рядом с ней бледная и хрупкая Суаве казалась прохладным лунным светом, гонимым с небосвода палящим кантамбрийским солнцем.

Рядом с Сальдо тихо стояла Золотая Роса и с любопытством глядела на хмурого казначея. Когда он заметил на себе её взгляд, она не отвернулась.

— Что? — Сальдо стал ещё более мрачным.

Девочка широко улыбнулась и протянула мужчине две ягоды крыжовника.

— Благодарю, не надо, — отказался казначей.

Золотая Роса пожала плечами, сунула обе ягоды в рот и убежала за соседнюю колонну, откуда продолжала вести свои наблюдения за Хранителем казны.

Пока две совершенно разные женщины, разделённые годами разлуки, обнимались и вытирали слёзы счастья, Эрнан крепко сжимал в объятиях племянниц жены. Ясна отнеслась к подобной фамильярности осторожно, потому что по правилам этикета обнимать королевских особ разрешалось только с их разрешения, и, приняв щедрые объятия и поцелуи, поспешила отойти в сторону, а позже и вовсе улизнула в конюшни, где её уже ждал Влахос, которого она попросила сопровождать её на прогулке по городу.

Осе косился на южан, и всё его естество бунтовало против их панибратских обычаев. Особенно ему стало не по нутру, когда Эрнан, по традиции, взял в ладони лицо Суаве и крепко поцеловал в обе щеки. Никакого чувственного подтекста в этих поцелуях не было, но король почувствовал, будто что-то царапнуло его изнутри. Этот поцелуй был обычен для Кантамбрии так же, как поцелуй руки в Ангеноре, и всё же Осе было неприятно, что губы чужого мужчины прикасались к его королеве.

Когда они все вместе вышли в сад, Вечере показалось, что Монтонари приставил к её шее кинжал. Она не хотела смотреть, как расплывается в фальшивой елейной улыбке южный граф, и обрадовалась, когда Лаэтан, подгоняемый её намёками, напросился в конюшни. Вечера предложила кузенам покататься по городу, и они, тоже порядком уставшие от шумного отца, согласились.

У конюшен Инто вывел им трёх коней: Велиборку для принцессы и двух лошадей для гостей.

— Это подарок Осе, — сказала Вечера, подводя кузенов к животным. — Этого, — она указала на бурого скакуна с тонкими, как тростинки, ногами, — зовут Виверо, а эта караковая красавица — Сольсе. Они из конюшен Ревущего холма. Хозяин назвал их «Жизнь» и «Солнце». Теперь они ваши.

Слабостью Лаэтана и Аэлис всегда были лошади, и именно по этой причине Вечера уговорила короля купить кузенам этих скакунов, а Нила договорилась с братом, чтобы он выбрал для наследников Кантамбрии лучшую пару. Брат и сестра, обрадованные подарками, уже через минуту скакали верхом по внутреннему двору. Золотой Росе, которую Аэлис уговорила покататься с ними, выдали пегую лошадку.

— Теперь в город. — Вечера позвала солдат открыть ворота.

— А как же Альвгред? — поинтересовался Лаэтан. — Я думал, мы покатаемся вместе.

— Он сейчас на плацу, — ответила Вечера. — Он мой будущий муж, но никто не освобождал его от военной обязанности всюду следовать за своим командиром. — И пришпорила Велиборку.

Она показала им площадь Агерат и все пять мостов Паденброга — мост Ворожеи, Сапфировый мост, мост королевы Сегюр, переправу Турдебальдов и Мост Дождей, провела вдоль городской стены и завела на рынок. У дома с голубыми ставнями кобыла Золотой Росы споткнулась и заржала, и всем пришлось сбавить ход. Когда лошадь повредила ногу, маленькая служанка заметила, как в окне одного из домов мелькнуло страшное лицо какого-то мальчика, и едва не отбилась от хозяев, но её окликнул Сеар, приставленный для охраны, и подогнал к остальным.

Проезжая вдоль набережной, Вечера заметила разодетую, как на пир, Ясну, неспешно ведущую Ситри вдоль воды. Она о чём-то разговаривала с Влахосом, и только слепой мог не заметить, с каким отчаянием девочка глядела на своего охранника, ожидая его внимания. Он же едва глядел на неё и держал Багряна немного позади принцессы, отчего той приходилось постоянно оборачиваться, чтобы обратиться к нему. Вечере было почти её жаль. Она бы никогда не подумала, что когда-нибудь соперницей её сестры за место в сердце мужчины окажется какая-то служанка.

— Как пройдёт венчание? — неожиданно спросила Аэлис. Ей самой не терпелось выйти замуж, поэтому её интересовало всё, что касалось свадеб. — После смены религии всё, должно быть, изменится?

— Ещё бы, — ответил за принцессу Лаэтан. — Ангенор поклоняется богам Норинат, а у Единого Бога свои традиции. Церемония пройдёт совсем по-другому.

— Да, — ответила Вечера, — я приму иного Бога, и церемония пройдёт по новому обычаю, но её проведут на площади Агерат перед ликами пяти богов — кирха пока не достроена. Вон она. — Вечера указала в сторону, где из-за черепичных крыш выглядывали деревянные леса. — Чтобы отдать честь старой традиции, мою кожу перед церемонией разрисуют древними бокставами, но никаких венчальных браслетов и порошка из бычьего рога не будет, только четыре кольца и вино.

— А на Эвдоне, — Аэлис вспомнила старую книгу, — молодых женят на самом старом пне в округе, который служит алтарём. Жених и невеста держат по горящему факелу и обмениваются ими, чтобы потом развести большой костёр, вокруг которого и совершается праздник. Отец жениха режет самого лучшего быка или барана и угощает им гостей, а мать невесты готовит на всех рис и печёные перцы. В один кладут ложку соли. Говорят, кому он достанется, тот станет богатым. Саму церемонию проводит глава деревни, там же нет архонтов.

— С чего бы им там быть? — Лаэтан подмигнул симпатичной конопатой прачке. — На Эвдоне вместо богов Даимахи. Но и им далеко до Касарии. Вот уж удивительный народ эти дикие северяне. Исповедуют Святую благодать, а обычаи варварские, какими были ещё на заре человечества. Когда-то женщины там имели право голоса и могли сами выбирать себе мужей, но край тот суровый, и жить там туго. Всё чаще женщин выдавали замуж не за того, кого они любили, а за того, кто мог принести домой еду и защитить от хищников. Невесты часто сбегали накануне свадьбы. Чтобы этого не происходило, девушкам подрезали стопы. Иногда так старались, что они навсегда теряли возможность ходить. Сейчас желающих сбежать от жениха почти не осталось: попробуй выживи среди снежной пустыни, но традиция подрезать женщинам стопы существует до сих пор.