Внезапно я вспомнила о брате Ансельме: ведь когда он выпроваживал меня отсюда, то закрыл дверь! Ключ! Где же был ключ? Я попыталась сосредоточиться и вспомнить, куда он дел ключ. Абсолютно точно, что на его связке этого ключа не было. Дверь задрожала от удара невероятной силы, опять полетели щепки, и на высоте головы стало видно что-то железное, вонзенное в древесину. Я с удвоенной энергией начала ощупывать пальцами оконную раму — ключ… он повесил его где-то здесь! Стоя на цыпочках, я нащупала металл. Вновь раздался скрежет возле меня, слетев с крючка, упал и разбился фонарь. Дрожащими руками искала я углубление для ключей. Тут ключ со скрипом повернулся, толчком я открыла тяжелую дверь и тут же вынуждена была броситься на пол, иначе бы железный кол, направленный, как копье, убил бы меня!

Солнце померкло, земля тонет в море,

срываются с неба светлые звезды,

пламя бушует питателя жизни,

жар нестерпимый до неба доходит.

(Старшая Эдда. Прорицание вельвы 57)

Кол с грохотом упал на пол недалеко от меня. С улицы донесся страшный шум. Я была вынуждена взглянуть вверх. И в этот самый момент пожалела о том, что нахожусь здесь, — при виде того, что увидела, у меня кровь застыла в жилах.

На затертом полу лежал Гектор, дог аббата, лежал прямо посреди лужи крови. Его обычно такое стройное тело вздулось и почернело. Густые пенистые хлопья свисали с морды. Сладковатый, вызывающий отвращение запах распространялся по помещению. Из тела животного, из самой его середины, торчал мой кинжал — я узнала его по рукоятке из слоновой кости.

В ужасе я окинула взглядом все вокруг и видела пару грязных больших ног в середине комнаты. «Это все сон, — пронеслось в моем мозгу, — и не может быть правдой». Передо мной стоял Эрик. Глаза его были черными, лицо искаженным злобой.

— Один, будь милостив ко мне, — шептал он, — знаю, ты принадлежишь им…

Я не посмела ни на дюйм пройти вперед. Он убьет меня, подумала я, и ничего при этом не почувствует. Демон мести овладел им — сейчас он лишит меня жизни. Все пропало. Длинный путь через лес, страх, боль и то, что всегда было между нами — воображение. Все воображение и фантазия. Дневные сны. Это тебе наказание за твое высокомерие, Элеонора. Прими смерть от руки своего раба-язычника.

Пугающе медленно он подошел ко мне. Его шаги вновь напомнили о хищном животном, готовом в любой миг броситься на свою жертву. Так же медленно я поднялась, руки же мои вцепились в остатки двери. Без борьбы я не сдамся… Кол! Я быстро взяла его с пола и держала перед собой острием вперед, будто хотела отбиться от кусачей собаки.

— Не прикасайся ко мне, — выкрикнула я. — Еще один шаг и если ты дотронешься до меня, то берегись! Я…

Он уверенной проступью направлялся ко мне. Глаза его горели. Еще никогда я не боялась его так, как в этот момент, когда он шаг за шагом приближался ко мне, готовый отобрать у меня жизнь…

— Ты мне ничего не сделаешь…

Мой кол уже коснулся его груди. Железу передалось его тяжелое дыхание. Ловким ударом он выбил из моей руки кол и с презрением, как какую-нибудь зубочистку, бросил его позади себя. Прямо над нами вновь ударил гром, и так сильно и страшно, как никогда до сих пор, будто небо раскололось. Я испугалась и отпрянула, но было уже слишком поздно. Они приблизился ко мне еще на один шаг и протянул руки вперед. И в это мгновение оглушающий раскат грома обрушился на мою голову, сковав члены, и с такой силой прошел через мой позвоночник в землю, что я задрожала… Его пальцы обвили мою шею, прежде чем я смогла закричать, большие пальцы сомкнулись, я услышала скрежет его зубов, умоляюще схватила его руки и в смертельном страхе вонзила ногти в его плоть.

Тогда давление этих сверхмощных больших пальцев ослабло, и мне удалось вздохнуть. Над нашими головами с неба все еще раздавался грохот, страшный, как дикий зверь. Трясясь всем телом, я упала напротив дверного проема.

— Niđingsvig![35]

Он хотел меня убить, сзади, как трус, убить, — пронеслось в моем мозгу Я глубоко вздохнула. Пальцы неожиданно задрожали и разжались. Уставившись в землю, я старалась удержаться на ногах. Он повернулся и заходил взад и вперед, взад и вперед… Вот он облокотился на камин. Мои руки потянулись к шее, которая после грубой хватки горела. Ничего не понимая, я качала головой, неподвижным взглядом уставилась в его спину. Резкая, яркая вспышка промелькнула в небе, сопровождаемая очередным раскатом грома, пытавшемся уже в который раз расколоть небо. Маленький домик задрожал. В испуге я прижалась к двери. Эрик даже не шелохнулся.

Мне захотелось как можно быстрее убежать отсюда подальше. Но вместо того чтобы уйти, я за крыла за собой разбитую в щепки дверь и прикусила дрожащие губы. Останься, останься, Элеонора. Моя нога наткнулась на железный кол, покатившийся с металлическим звоном по полу.

— Почему? — прошептала я.

Схватившись рукой за живот, он закачался. Лихорадка? И воспринимает ли он меня вообще? Я набралась храбрости и придвинулась к нему. Последняя попытка.

— Бежать отсюда, бежать, бежать…

И вдруг страшный приступ кашля сотряс все его тело. Хватая ртом воздух, он пытался остановить кашель. Я протянула руку и, не прикасаясь к нему, попыталась разрушить стену вражды, которую он снова воздвиг между нами. В этот самый момент он повернул голову и зло посмотрел на меня.

— Если вы не отпустите меня, я буду вынужден нарушить свое слово и покинуть вас против вашей воли. Но сначала от моей руки умрет он, а перед тем как испустить последний вздох, сможет взглянуть мне в глаза — в мое лицо взглянет niđingr![36]

Я поспешно убрала свою руку. Не говоря ни слова, мы смотрели друг на друга. Его гнев утих, выражение лица смягчилось, и глаза его стали опять такими голубыми, что мое сердце беспричинно забилось.

В какое-то мгновение его пальцы, дрожа, коснулись раны на моем лице. Потом он сжал кулак так, что жилы выступили на его предплечье и проснулись, ожили отвратительные змеи. Четыре кровоточащие красные царапины пересекли его тело. Он посмотрел на них, потом на меня, а потом вновь на свою руку, будто не веря, что мои пальцы оставили там свои следы. Мужество и решительность покинули меня. С чего и как мне начать разговор? Господи, помоги мне… Вот моя мать знала бы, что ей делать. Она всегда находила правильные слова и играючи могла охладить горячие мужские головы. Глубокая печаль пронзила мое сердце, когда я вспомнила о ней. Но здесь была я, ее неудачливая дочь, отвратительная, оборванная и неловкая, как деревенская девушка…

— Скажи мне, что здесь произошло, — вырвалось у меня, когда я пыталась проглотить вновь подступившие слезы.