Каждый шаг по плато Ай-Петри сопровождался очередным взиманием денег. Желающие могли прокатиться на верблюде за сумму, которую я от негодования поспешил забыть. Когда девушка Бурлака решила из милосердия погладить свалявшегося и крайне утомлённого жарой верблюда, которым вдобавок все пренебрегали, с неё слупили за это две гривны. Девушка Бурлака чуть не плюнула на верблюда. Когда Бурлак стал фотографировать её на фоне несчастного одногорбого, это влетело им ещё в три украинских рубля, потому что фото на фоне верблюда входило в прейскурант. Этого устыдился даже верблюд. Он вышел из кадра и перелёг в тенёчек.

Рядом по двадцать гривен продавались глиняные скульптуры, подобные которым я в невинном детстве лепливал по пяти штук на дню. Особенно умилил меня орёл с крылышками. В отчаянии махнув рукой на всю эту мелочную лавку, Бурлак побежал в горный лес, отделявший нас от вершины, и вскоре взошёл туда. Вид открывался сказочный: несколько десятков туристов безнадёжно пытались найти ленточку или носовой платок, чтобы навязать их на так называемое древо желаний (крошечная сосенка на самой вершине) или на деревянный треугольник, обозначающий вершину. Кто навяжет бантик, у того сбудется загаданное.

Бурлак подозрительно долго осматривал сосну и треугольник. В глазах его, как мне показалось, затлел нехороший огонёк. Он явно калькулировал. Нам предстоял ещё и обратный путь на канатке (то есть ещё по 25 гривен с носа). Несколько пейзажных фотографий никак не окупали этого расхода. К тому же внизу было видно разве что море и в нём пароходик размером со спичку да коричнево-зелёный пёстрый лес, по которому скользила тень от фуникулёра. Напротив, на краю плато, громоздились загадочные белые полушария, похожие на жилища телепузиков. Случившийся рядом добровольный экскурсовод из местных сообщил нам, что это крымская обсерватория и что за каких-то тридцать гривен он нас берётся туда проводить. Фотограф Бурлак сдержался и только скрипнул зубами.

Утром он разбудил меня воплем:

– Бы-ы-ыков! Вставай! Мы едем на Ай-Петри!

– Да мы же вроде вчера…

– Никакого вчера, вчера мы изучали обстановку. Сегодня я еду мстить.

– Да кому же?

– Местным. Они скоро за воздух будут с нас драть. Спускайся, я еду делать свой бизнес.

Пока я любовался звёздным небом с балкона артекской гостиницы «Скальная», Бурлак отнюдь не терял времени даром. Всю ночь он рвал на тонкие полосы все носовые платки, которые были у него с собой. Кроме того, в ближайшем продуктовом киоске он купил десять бутылок пепси, вылил из них содержимое, а внутрь залил, в свою очередь, вино «Славянское», которое по две гривны продавалось в продмаге напротив. В результате у фотографа Бурлака получилось десять бутылей домашнего вина. Предназначение бесчисленных тряпочных полосок, в которые превратились носовые платки, оставалось для меня темно.

На этот раз нас довезли до Ай-Петри уже за более скромную сумму (постоянные клиенты имеют скидку), и на самой вершине, близ деревянного треугольника и древа желаний, Бурлак развернул свою торговлю. Он продавал полоски своих платков по две гривны. Люди охотно платили ему за исполнение желаний. Конкурентов из числа крымских татар поблизости не было, иначе спуск Бурлака с Ай-Петри мог осуществиться быстрее и дешевле, нежели он предполагал, и, возможно, в полёте он успел бы сделать пару пейзажных кадров, поистине не имеющих аналога, но судьба его хранила. Носовые платки у Бурлака были хорошие, чистые, в цветочек. Только наш отъезд на следующий день помешал ему изорвать все простыни «Скального» и тем окупить нашу поездку и несколько следующих. Некоторых он фотографировал, беря за это вдвое дороже, чем любой из равнинных фотографов (правда, все фотографии честно выслал, хотя желающих набралось человек тридцать). Особенно к нему почему-то тянулись дети.

В нескольких метрах ниже по склону девушка Бурлака бойко торговала домашним вином. Народ похваливал. Стаканы мы заблаговременно купили внизу – пластиковые, двухсотграммовые. Стоя внутри треугольника, я рассказывал легенды Крыма, разумеется, бесплатно: цель моя была привлечь внимание к ленточкам Бурлака.

Двухчасовая торговля обогатила нас настолько, что мы смогли позволить себе по два шашлыка и по плову, да ещё купили девушке фотографа Бурлака ожерелье из кипарисных плашек. Покупая ожерелье за четыре гривны, Бурлак как-то нехорошо посмотрел на окрестные кипарисы. Я поспешил утащить его в фуникулёр.

В общем, когда поедете в Крым, берите с собой несколько простыней, ножовку, штук шестьдесят бутылок из-под пепси и домашнюю наливку из чего угодно. Лучше всего, если вам удастся взять с собой фотографа Бурлака. Но он у нас один, с ним я сам поеду.

О пророческой силе родного сала, информационной энергии огурцов и передающемся электрическим путём кошачьем уме.

Деревня Благодать, что не «скажу в каком районе» Ярославской области (очень мне нужно провоцировать массовое паломничество в этот прекрасный дикий край!), получила своё название после удивительного инцидента: местный помещик Сосновцев держал огромную свору борзых. Однажды – году, поговаривают, в 1821-м – эта свора вдруг как-то слегка взбесилась и перерезала всех крестьянских овец. Сосновцев, будучи крепостником либеральным и человеколюбивым, выдал каждому обезовеченному крестьянину по пяти рублей и рюмку водки – щедрость по тем временам фантастическая. Это так потрясло крепостных Сосновцева, что они дружно переименовали свою деревню в Благодать, а соседнюю – в Мир. Как они назывались прежде, никто и не упомнит. Так в стороне от проезжей дороги, в десяти километрах по просёлку, появился остров абсолютной гармонии.

Сегодняшняя Благодать выглядит ещё более благодатно, потому что людей в ней почти нет. Больше всего это похоже на утопию Салтыкова-Щедрина, родившегося неподалёку от этих мест: как известно, один помещик возжелал, чтобы в усадьбе у него воздух сделался чистый, как в Швейцарии, а мужицкого духу чтобы совсем не стало. И сбылось по слову его: взвились мужики в воздух, только просвистели над лугом посконные мужицкие портки – и не стало овчинного духу во владениях помещика, а сам он без ухода одичал, оброс, опустился на четвереньки и вернулся в первобытное состояние.

Из Благодати, кажется, тоже всех унесло. Можно час тут торчать и наблюдать – и не увидеть живой души. Зимой местного жителя на улицу калачом не выманишь. А чего ему вылезать в самом деле? Дрова загодя нарублены, телевизор есть, сельскохозяйственные работы исключаются. Изба завалена снегом по крышу и пыхтит из-под него дымком, как медведь из берлоги. А из иных труб и дыма нет – значит, тут не живут. В Благодати топятся пять печек, живут десять человек – старики, старухи да плотник Коля. И деревень таких по России великое множество.

Но Благодать – место особенное; не только потому, что название больно хорошее, а и потому ещё, что живёт тут Дарья. Её случайно обнаружил фотограф Бурлак, проезжая летом через эти места в сторону Рыбинского водохранилища. Бурлаку желательно было поймать сома. Сома он, разумеется, не поймал, но в деревню с удивительным названием заехал и нашёл таинственную бабку. Полгода он меня к ней сманивал, но поскольку говорить он, как все фотографы, не мастер, то рассказать мог только самые общие вещи: