Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что-то не помню я, чтобы вы пришли проводить ее в последний путь. Не в вашем ли воображении вы дружили? – спросила я, беря его за руку.
Я закрыла глаза… Нескольких секунд хватило, чтобы «увидеть» неспешно шагающую по променаду парочку.
– Хм-м… Татьяна как-то говорила, что ты обладаешь некими способностями. Честно, не придал ее словам значения.
– Зря. Тата никогда не обманывает. Может смолчать, но соврать у нее не получается. Так почему вас не было на похоронах?
– Софья вычеркнула меня из своей жизни, когда узнала, что началась история все же, как ты сказала, с моего доноса. «Ты – убийца, Паша. Как у тебя хватило наглости столько лет изображать привязанность? Пойди вон, ты для меня умер!» – Узнаешь ее интонации? Я повторил в точности – столько лет в душе храню. – Он вновь тяжело вздохнул.
– И сколько же лет вы морочили ей голову?
– В двухтысячном году твоя мама принесла ей документы из архива. Софья прочла и донос, и показания лжесвидетелей – двух работниц столовой ведомства, Юдиной и Абрамовой. Сын последней был моим близким другом, я держал его в курсе моих любовных переживаний.
– Он знал о доносе?
– Нет, что ты! Кроме Юдина, ну, и впоследствии всех, кто разрабатывал дело Зулича, об этой бумажке не было известно никому. Ну, поверь – я даже предположить не мог, что получится так плохо!
– Просто плохо?! Вы убили моего деда, сломали жизнь бабушке, так горячо вами любимой, оставили сиротой мою мать! – Я набросилась на него с обвинениями, чтобы вынудить его раскаяться, чтобы он до конца осознал, насколько подло поступил. Я рассчитывала, что он, чувствуя вину перед моими родными, будет откровеннее, когда я заговорю о смерти отца и Юдина. А именно об этом я и хотела услышать. Или он так и будет каяться только в прошлых грехах?
Громов виновато молчал, я же неожиданно вспомнила о найденных в диване списках.
– А что за команда у вас была?
– Команда? – Удивление Громова было искренним, но тут же сменилось подозрением. – Кто говорил об этом? Юдин?
– Почему вы думаете, что мы с ним могли где-то пересечься?
– Просто предположил… А команда… Ничего криминального – Роман увлекся волейболом. Как и к любому другому делу, подошел к созданию команды со всей серьезностью: выбил форму, зал, вел списки состава. Вы их видели? – Громов бросил на меня быстрый взгляд, но я никак не отреагировала.
– Павел Андреевич, вы меня позвали, чтобы поведать историю своей любви к моей бабушке?
– Скорее, продолжение ее. Я коротко. Не спрашивай, откуда, но я знаю, что Юдину восемь лет назад попала в руки одна очень ценная вещь. Из-за нее он убил человека. Это золотой крест с бриллиантами и рубинами, весом больше килограмма. Как выяснилось, украденный у цыганского барона. Ты что-то слышала о нем?
– Вы виделись с Романом Егоровичем у меня на даче. И вы соврали мне в прошлый раз, что не были там с майских праздников, – не отвечая на его вопрос, констатировала я, глядя ему прямо в глаза.
– Ну что же… Наверное, ты готова обвинить меня и в его убийстве?
– Возможно, – уклончиво ответила я. – Почему вы заговорили о кресте? Вы знаете, где он?
– Нет, но я был уверен, что Юдин отдал его тебе. Разве не так? – вроде бы искренне удивился он.
– Не так. Почему он должен был мне его отдать?
– Я знаю, что ты внучка или правнучка убитого им барона: твой отец Шандор вырос в его семье, то есть жертва ему ближайший родственник. Но раз у тебя нет этого креста… Все бессмысленно. – Он поднялся. – Кому еще известно, что я был на даче летом? Что виделся там с Юдиным?
– Никому, – соврала я, давая ему шанс развить дальше тему цыганского креста. – И я не сказала, что креста у меня нет…
– Я знал! – Он присел обратно на скамейку. – Знал! Юдин ясно дал понять, что он у тебя! Девочка, ты даже не представляешь его цены! Это много денег, много! Тебе его все равно не реализовать как ювелирное изделие, ты же сама понимаешь, это убожество. Но золота в нем килограмм, не меньше, да еще камни. Но! Я пытался навести справки, можно ли как-то на лом сдать, если уж покупателя не найти. Единственный совет, который я получил от одного знакомого ювелира, – отвезти крест в табор и быстро унести ноги. Верни крест родственникам, тебя никто не тронет. Но не даром. Я уверен, цыгане заплатят за него полную стоимость, если попросишь ты. Мне очень нужны деньги, Ляна. Я хочу определить отца в частный пансионат и уехать из страны.
– А если я не соглашусь?
– Я спас тебе жизнь, девочка, когда ты тонула. Знаешь?
Я кивнула.
– Не заставляй меня пожалеть об этом, – уже зло добавил он. – Помоги! Если я не уеду, могу оказаться за решеткой. Да, я был в тот день в доме, но Юдин умер сам! Но никто же разбираться не станет, – добавил он уже мягче.
Мне стало ясно, что ждать от Громова признания в избиении Романа Егоровича не стоит. Соответственно, отвечать за содеянное он не собирается. А история великой любви была рассказана мне, чтобы расположить к себе. Павел Андреевич искренне не понимал, что совершил подлость, – безумная любовь к женщине, по его разумению, оправдывает все. Печально. Но черт возьми, я ничего не могла с собой поделать – мне его было жаль. И еще больше жаль было безумного старика, его отца, потому как я знала: те, кто болен болезнью Альцгеймера, как дети. Беспомощные и слабые. В памперсах и с открытой улыбкой на лице. Ничего не понимающие, не помнящие и постепенно теряющие все навыки. И часто – никому не нужные. Я твердо была уверена в том, что в тюрьме Громову не место. Он и так наказан привязанностью к больному отцу. Но если еще час назад, ведомая чувством благодарности, я была готова помочь ему избежать задержания, перекрыв на какое-то время дорогу полиции, и дать
