— Синьор да Понте не любил тебя. Я в этом уверен, Иоанна. Мы знакомы с ним уже много лет. Он соблазняет женщин, чтобы заставить их страдать. Если он добивается взаимности, то тотчас исчезает отправляется на поиски новой жертвы. Синьор да Понте — настоящее чудовище.

— Зачем он это делает? Почему он не остается с одной женщиной, которая ему нравится?

— Потому что он не умеет любить. Потому что ему неведомо, что такое любовь.

Иоанна приподнялась и с ужасом посмотрела на Казанову. В ее груди теплилось какое-то чувство к да Понте — неосознанная, слабая симпатия. Иоанна боролась с этим чувством, хотя сама, наверное, этого не подозревала.

— Вы так думаете? Вы действительно думаете, что синьор да Понте не полюбил ни одной женщины за всю свою жизнь?

— Я не только так думаю. Я это знаю. Синьор да Понте не ведает, что такое любовь.

— Но тогда он болен.

— Можно и так сказать.

— Кто поможет ему? Кто позаботится о нем?

— Синьору да Понте нельзя помочь, Иоанна.

— Вы полагаете, что я не смогла бы ему помочь?

— Ты? Помочь ему?

— Он хотел, чтобы я всегда была рядом с ним. Хотел, чтобы я поехала с ним в Вену и вела его хозяйство.

— Он так и сказал?

— Он сказал это очень красиво. Я все время вспоминаю его слова.

— Он сказал это только для того, чтобы добиться тебя. Ты меня понимаешь? Он врал. Хотел пустить тебе пыль в глаза. Если бы ты исполнила его желание, он немедленно отдалился бы от тебя и сделал вид, будто не помнит ни слова.

— Он не взял бы меня в Вену?

— Нет, Иоанна, никогда.

— Значит, он собирался обмануть меня?

— Собирался.

Иоанна медленно легла на подушку. Мечты покинули ее. Казанова увидел это по усталому выражению ее лица. Иоанна немного приоткрыла рот, словно это открытие лишило ее дара речи. Чем он мог помочь ей? Иоанна так тронула Казанову, что он сам чуть было не расплакался.

— Синьор Джакомо?

— Что, Иоанна?

— Хорошо, что вы здесь, у нас. Вы как отец, самый лучший отец, какого только можно себе вообразить. Вы всем помогаете, делаете столько хорошего и не думаете о себе. И мне вы помогли, ведь, честно говоря, я уже начала упрекать себя.

— Упрекать? В чем же ты можешь себя упрекнуть?

— В том, что синьор да Понте уехал по моей вине. Что это я выгнала его из города.

— А, я понимаю. Значит, вот что тебя беспокоило! Не тревожься, здесь нет твоей вины. Если бы синьор да Понте не попытался сблизиться с тобой, он сделал бы то же самое с другой.

— С другой? С кем?

— Это не важно. Для синьора да Понте это не имеет никакого значения. Он пытается добиться то одной, то другой. Сначала была Тереза Сапорити. После того как барьер оказался слишком высоким, он попытался сблизиться с тобой.

— Он пытался соблазнить синьору Сапорити?

— И не раз.

— А потом меня?

— Не потом, а одновременно. Ухаживая за синьорой Сапорити, он заглядывался на тебя.

Казанова уставился на сухие губы Иоанны. Даже маленькие трещинки на ее устах выражали ужас. Джакомо взял со столика у постели стакан воды и подал его Иоанне. Она слегка улыбнулась. Казалось, что стакан воды вернул ее к жизни. Девушка залпом выпила воду.

— Наконец-то я поняла, синьор Джакомо. Господин да Понте добивался моей благосклонности, но на моем месте мог бы быть кто угодно. То есть он имел в виду не меня, Иоанну, а… Ну да… Как бы это сказать?

— Он имел в виду не тебя, а некое милое создание. То в фартуке, то в дорогом наряде, которое, к несчастью, все время попадалось ему на пути.

Иоанна засмеялась. Наконец-то она засмеялась!

— Да, вы хорошо сказали, синьор Джакомо. Я вес время оказывалась у него на пути. Так и было.

— Ты все время была у него на пути, я знаю. Ты сталкивалась с ним и не придавала этому никакого значения. Он же заприметил тебя, и его глаза загорелись. Как глаза Дон Жуана при виде Церлины. В опере Моцарта есть сцена, в которой Дон Жуан и Церлина встречаются на дороге. Сегодня мы ее репетировали.

— Что в ней делает Церлина?

— Следует за Дон Жуаном в замок, чтобы присутствовать на празднике.

— Что случилось во время праздника?

— Он набрасывается на нее и пытается применить насилие.

— А она?

— Кричит, очень громко кричит. К сожалению, синьора Бондини, которая играет роль Церлины, совершенно не умеет кричать. Мы даже повздорили из-за этого.

— Повздорили?

— Да, Иоанна. По твоей вине.

— По моей? При чем же тут я?

— Наш маэстро вскочил на сцену и отругал синьору Бондини. Сказал, что она должна кричать громче и сильнее. Громко, сильно, но в то же время звонко и на одной ноте. Сказал, что она должна кричать, как ты. Твой громкий крик должен послужить примером для ее крика. Для Моцарта было необычайно важно, чтобы крик пробирал насквозь.

— Мне трижды удалось высокое фа, синьор Джакомо.

— Высокое фа?

— Когда да Понте ко мне прикоснулся, синьор, я трижды взяла высокое фа. И оно прекрасно удалось.

— Высокое фа. Теперь я начинаю понимать… Значит, ты играла в этой сцене… Ты защищалась от синьора да Понте с помощью своего таланта? Я прав?

— Да, синьор Джакомо, вы правы. Но никто, кроме господина Моцарта, этого не заметил.

— Ну, разумеется, это мог заметить только Моцарт. Он не заметил ничего, кроме высокого фа. Теперь твое фа знаменито. Поздравляю тебя, Иоанна!

Она села в постели и обняла Казанову. Он дал ей наилучшее лекарство, хотя и не подозревал об этом.

— Иоанна, ты не хотела бы посмотреть на репетиции в театре?

— Я была бы счастлива, если бы это было возможно, синьор Джакомо.

— Как только ты выздоровеешь, я возьму тебя с собой в театр. Сколько еще нужно времени?

— Не больше дня, синьор Джакомо.

— Тогда вскоре ты пойдешь со мной и сможешь научиться тому, что пригодится тебе в будущем. В конце концов, ты певица, а не служанка, которую может использовать любой господин, когда ему вздумается.

Казанова поднялся и хотел попрощаться с Иоанной. В этот момент он заметил букет цветов и блюдце с лесными ягодами.

— Кто принес тебе эти прекрасные ягоды?

— Их принесла кухарка. Но как бы хороши они ни были, я не могу их есть.

— О, как жаль! Если они полежат еще немного, то испортятся. Я возьму их. Я с утра ничего не ел. А цветы? Они от Паоло?