Вот такая я непостоянная.

Это был приятный небольшой пикап с хорошей управляемостью. Зверь таким не был, возможно, даже в свои лучшие годы. Я влюбилась в новый автомобиль, не проехав и двух кварталов.

И Ник это предвидел. Он улыбался, а я выжимала попеременно сцепление и газ вместо того, чтобы давить на тормоз перед каждым капотом впереди. Двигатель урчал, как довольный котенок, коробка передач поражала четкостью переключения, а сцепление работало с хирургической точностью. Мне не пришлось говорить Нику, что он попал в точку со своим выбором.

– Куда едем?

– В дилерский центр. Официально я на тест-драйве, и продавец уже, наверное, нервничает.

– А потом?

– Ты за рулем, ты и решай.

Я сразу решила, куда мы поедем. Он был так добр ко мне, что я просто должна ответить тем же. Было лишь одно место, куда он хотел поехать, и он заикался об этом раньше. Сам он, возможно, и не предложил бы, но я решила взять на себя инициативу.

Я решила отвезти его к Люсии.

До Розмаунта я поехала окольными путями. Автобаны для тех, кто не любит водить машину.

Уже вечерело, когда мы остановились у дома Люсии. Ник молчал до самого конца путешествия, хотя, я уверена, он давно догадался, куда мы едем. Я заглушила двигатель, и из открытого окна донесся шум моря.

– Я должен тебе ответ еще на один вопрос, – негромко сказал Ник.

Чувство, что это финал, не покидало меня. Ник возвращался к бабушке, готовый перешагнуть порог мира, в котором мне места нет. Пикапом он как бы покрыл любой долг, который мог встать между нами. Честно говоря, я не жалела ни о чем, что у нас было.

– А на главный ответишь?

Ник оторвался от созерцания дома и посмотрел на меня. Лицо его оставалось в тени.

– Задавай.

– Зачем ты покрывал его, Ник? Почему?

Он навалился на спинку сиденья, прищурив глаза. Я думала, Ник не ответит, но он лишь подбирал нужные слова.

– Я видел отца перед смертью, – спокойно сказал Ник. – Кто-то позвонил той ужасной ночью, няня разбудила нас и повезла в больницу. В машине Шон уснул, потому что никто ничего нам не сказал.

Но я знал, что случилось нечто непоправимое. Няня расстроилась и вела машину из рук вон плохо, что было на нее не похоже. Она все время плакала. А когда я пытался выспросить ее, она злилась, что тоже было не в ее духе.

Я помню медсестру, которая взяла меня за руку. Она встретила нас в дверях реанимационного отделения, как будто ждала именно нас и точно знала, кто мы такие. У нее было доброе лицо, я, помнится, решил, что это чья-то мама. Она, правда, тоже ничего не говорила, сказала только, что меня хочет видеть отец.

Когда медсестра отпустила меня, то мне показалось, что она не туда меня привела. Я никак не мог соотнести человека в бинтах, который лежал передо мной на кровати, с отцом. Всего за пару часов до этого я видел, как он кружит по комнате маму. Там, в комнате, он был в смокинге, а мама в бальном платье, расшитом цветами. Они любили танцевать. Тем вечером они как раз собирались на вечеринку.

А забинтованный человек на кровати почти не мог шевелиться. Я боялся его, но медсестра оставила нас наедине. Я хотел убежать, но человек заговорил голосом отца.

Я подошел ближе, как он и просил, и увидел, что у него глаза отца. Но все остальное было неправильно. Бинты пропитались кровью, из него торчали трубки, а лицо было совсем бесцветным. Мне кажется, отец понимал, что умирает.

Он сказал, что любит меня, хотя слова выговаривал с трудом. И он взял с меня обещание присмотреть за мамой и младшим братом. Он сказал, что я остаюсь в доме за старшего. – Ник сглотнул. Я смотрела на него, не отводя глаз. – Я пообещал, хотя не знал, что он имеет в виду. Тогда не знал. Я хотел спросить, куда он уходит и где мама, но у него началась судорога. Он закашлялся и сплюнул кровью. Мониторы приборов сошли с ума, в комнату стали вбегать какие-то люди. Медсестра вытолкала меня за ширму, отгораживающую кровать.

Но мне было восемь, и я сообразил, что можно подсмотреть через неплотную шторку. Видел я немного, зато слышал все. Я слышал, как отец умер. Я услышал, как запищал датчик сердца на одной ноте. Вскоре я увидел, как доктор поднялся и отошел. И я видел, как они натянули на лицо отца простыню. – Он посмотрел на свои руки. – Много лет спустя Люсия рассказала мне, что они попали в аварию на проселочной дороге. Люди в другой машине погибли на месте. Маме было очень плохо, и отец ползком добрался до ближайшего дома, чтобы позвать на помощь. Доктора считали, что он сделал невозможное, учитывая его раны. Видимо, это и доконало его в итоге. – В глазах Ника застыли слезы. – Отцу так и не сказали, что маму не довезли до больницы. Она скончалась, пока ждала его. – Ник замолчал и отвернулся, но я протянула руку, коснулась его, и слова полились из него рекой: – О матери я позаботиться уже не мог, но я все еще мог сдержать обещание, данное отцу, и присмотреть за братом. Несколько дней после аварии никто не знал, что с нами делать. Я неистово не давал разлучить нас с Шоном. Впрочем, не уверен, что нас бы оставили вместе, скорее всего нас отдали бы в разные приюты, если бы не появилась Люсия.

Раньше мы никогда не видели ее, никто не рассказывал нам о ней, и мы не знали, кто она такая. Мы жили в Коннектикуте, но никогда не бывали в Розмаунте.

Позже я узнал, что Люсия повздорила с отцом и они стали как чужие. Никто не думал, что она вмешается. Но Люсия вмешалась. – Ник усмехнулся, его пальцы двигались, как будто он держал в руках сигарету. – Помню, как впервые увидел ее. Она была в черном, с головы до пят, лицо прикрывала вуаль, а на руках были черные печатки. Она ворвалась в дом, где мы с няней ждали похорон, как ураган врывается на побережье или как дива выходит на сцену. Чиновник в мэрии не сразу понял, что же обрушилось на него. Люсия говорила не переставая, показывая одну за другой бумаги: свидетельства о нашем рождении, выписки из семейных архивов и прочее. И она пускала изо рта кольца табачного дыма, что впечатлило нас с Шоном больше всего. Какое-то время я думал, что сумочка у нее волшебная, потому что создавалось впечатление, будто она бездонная. Что бы у нее ни спросили, она извлекала это из нее. Люсия сказала, что приходится нам бабушкой, и что она забирает нас в Розмаунт, и что если они не прекратят это дерьмо и станут чинить препоны, то они проклянут тот день, когда связались с ней.

– Она так и сказала?

– О да. А в те дни люди ругались куда реже, чем теперь. Она не просто запугивала, она говорила совершенно серьезно. А потом она ушла.

– Она не заговорила с тобой?

– В тот раз нет. Я видел ее на похоронах, но не думаю, что она хотела этого. Она стояла позади всех и плакала, хотя и пыталась скрыть это под вуалью. Какой-то чиновник, очень славный малый, присел к нам и стал расспрашивать. Я знал, что единственный способ выполнить обещание, данное отцу, – это остаться с Люсией. Она пугала меня, но я видел, как она плачет, а это делало ее человечной. Я настоял на том, чтобы нас отправили к ней, чего бы это ни стоило. Все вздохнули с облегчением. Проблема разрешилась сама собой. – Ник расправил плечи. – Через неделю дом выставили на продажу, мебель ушла с молотка, а одежду разобрали благотворительные организации. Помнится, мне пришла в голову мысль, что родителей словно и не было никогда. Няня, единственный человек, которого мы знали, отвезла нас в аэропорт и вручила мне два билета до Бостона. Она поцеловала нас на прощание и велела вести себя хорошо. Больше мы ее не видели. – Ник задумался. Я коснулась его плеча.