– Я велю принести зеленый чай, – сказал доктор, словно назначая микстуру. – В такую жару надо пить что-нибудь горячее. Воду всегда кипятят по правилам. Мой слуга за этим следит. И, капитан, – тут Барри слегка улыбнулся, – вам нужно пить побольше чаю, чтобы разбавлять алкоголь, который вы в таких количествах потребляете.

– Спасибо, сэр. – Джеймс вспомнил о манерах и о том, что Барри привередлив в еде. Но он чувствовал себя школьником, которого слегка корит директор.

Слуга у Барри был темнокожий и ироничный. Он появился в дверях, бросил взгляд на Джеймса, потом широко улыбнулся Барри. У него были потрясающие зубы, невероятно ровные, как надгробья на военном кладбище.

– Чаю, сэр? – Он улыбнулся еще шире.

– Пожалуйста. А есть еще у нас лимонный пирог, который готовили в воскресенье? Или мы все съели?

– Я проверю, сэр.

С легким поклоном он удалился, и за ним на полном скаку помчалась собачка, когтями клацая по паркету.

– Психея с Исааком очень любят этот пирог, – сказал Барри, наконец-то усаживаясь. Он исчез в недрах своего кресла. Джеймс не понял, это слуг зовут Психея и Исаак или кто-то из них – собака. Но он обратил внимание, что дома у Барри было спокойно и мирно. Слуга не боялся хозяина и явно знал все про злосчастную дуэль.

Наступило долгое молчание. Вдалеке слышался звон посуды и тихие голоса, прерываемые смехом. Джеймс чувствовал себя все более стесненно.

– Вы понимаете, что меня уже вызывает сам губернатор? – внезапно сказал Барри.

– Я не знал. Я…

– Я должен прийти к нему завтра утром в восемь. Я так понимаю, что вице-губернатор наведался к вам вчера вечером, но вы были – как бы это сказать – не расположены…

– Я был омерзительно пьян.

Барри улыбнулся. Джеймс понял, что он впервые видит эту улыбку – удивительную, преображающую улыбку, которая осветила бледные серые глаза и бросила на лицо доктора радостное выражение счастливого ребенка. Сколько Барри лет? Он понятия не имел. Как он завоевал такой авторитет? Никто не знал. Джеймс улыбнулся в ответ, невольно очарованный. Он вступил в зеленые владения Лесного царя[36].

– Я могу сказать губернатору, что мы примирились и оба приносим искренние извинения за неудобства, причиненные нашей ссорой?

Выбор слов оставался по-прежнему весьма деловым, но в манере Барри теперь появился намек на дружеский заговор, которого раньше не было. У доктора по-прежнему была более выигрышная позиция, но расстояние между собеседниками резко сократилось. Джеймс не понимал тон разговоров доктора. Он не мог постичь эту смесь близости и угрозы.

– Я приду завтра к губернатору, – заявил Джеймс. – Я во всем виноват. Тут не должно быть двух мнений. И я все объясню.

– Ну, наверное, не все, – мягко сказал Барри.

Джеймс снова залился краской, даже его уши покраснели.

– Нет, сэр. Конечно нет. Но я скажу все, что следует сказать.

Барри кивнул. Снова повисла долгая пауза. Потом он сказал:

– Это очень маленькая колония, капитан Лафлин. Здесь уже ходит предостаточно необоснованных слухов, и я буду признателен, если вы где надо скажете несколько благоразумных слов о мисс Уолден. И к лучшему будет, если, вне зависимости от ваших истинных чувств, мы будем казаться добрыми приятелями, по крайней мере на людях. Могу я рассчитывать на вашу рассудительность?

– Конечно, сэр. – Джеймс запутался в словах от искренности Барри. Потом сказал от всего сердца: – Я надеюсь, что мы действительно можем быть добрыми приятелями. Вне зависимости от обстоятельств.

– Спасибо, – лаконично ответил Барри, но снова улыбнулся. Джеймс поглядел на него и затем утонул, безнадежно и без следа, в пучине зеленого царства Барри. Он испытал большое облегчение, когда слуга принес чай.

Явление чайного подноса было чудом изысканности. Там стояли изящные светящиеся фарфоровые чашки, тонкие, как рисовая бумага; огромные круги лимона, нарезанные полумесяцами, были выложены на крошечных блюдцах по одному, сияющие щипцы для сахара были завернуты в крошечную кружевную салфетку с ручной вышивкой – две ласточки, летящие друг за другом раскинув крылья; серебряные ложечки и знакомые инициалы – Ф. де М. Джеймс уставился на эту прихотливую демонстрацию хорошего вкуса. Такое обслуживание сделало бы честь столу любой аристократки империи.

– Спасибо, Исаак. Я сам налью. Где пирог?

Исаак нагнулся и поднял еще одну льняную салфетку – не без картинности, словно матадор, – открывая прелестный набор пирожных.

– Пирога больше нет, сэр.

– То есть вы, Психея и мальчишки его сожрали, надо полагать, – весело сказал Барри.

Исаак стоял, таращился на Джеймса и скалился как ни в чем не бывало.

– Ну беги, – сказал Барри собаке, которая потрусила прочь из комнаты впереди Исаака.

– Я так понимаю, вы живете в офицерских казармах? – Барри подал Джеймсу чашку, и Джеймс уставился на крошечные, сильные руки, бледные, чистые, без малейшей дрожи, с золотым кольцом-печаткой на среднем пальце правой руки.

– Мм… да.

– Я предпочитаю независимость и уединение.

Голос Барри был тих и ровен, с тембром скорее мальчишеским, нежели мужским. В этот момент Джеймс подумал, не правдивы ли слухи. Может быть, Барри – и впрямь какой-нибудь гермафродит с невероятным интеллектом? Он ни мужчина, ни женщина, но что-то взял от обоих. У него грация и деликатность женщины, но храбрость и хватка мужчины. О храбрости Барри ходили легенды. Джеймс попытался привести мысли в порядок и не смог. В армии было немного мужчин, кто стрелял так же безошибочно и смертельно, как Джеймс Миранда Барри. Он и спасал, и отнимал жизни. Он владел каждым своим жестом и каждым словом. Он не знал ни сомнений, ни колебаний. Он приказывал, а не подчинялся приказам. Сам губернатор прислушивался к суждениям Барри. Но, несмотря на все это, он не был похож на всех остальных мужчин.

Джеймс тонул в зеленом чае, зеленом воздухе и зеленых комнатах, опьяненный бледным овалом лица Барри и странным, тяжелым запахом, окружавшим доктора. Барри говорил легко и добродушно. Джеймс расслабился. Он слышал, как полчища насекомых бьются о сетку. Смеркалось; Барри снова позвонил Исааку и попросил принести лампы. Собака тихо вернулась и прыгнула к Барри на колени.

– …Так что условия для операций весьма улучшились. – Барри погладил собаку. – Я пока не могу лечить там местное население. Но мы начали проводить начальную подготовку некоторых самых способных учеников.

Джеймс смотрел во все глаза, пока доктор говорил о работе и о своих планах по обустройству госпиталя. Чары заключались не столько в разговоре – разговор был о вещах практических, даже несколько специальных, выходивших за рамки понимания Джеймса во всем, кроме самых общих очертаний. В манере доктора было что-то причудливое, но Джеймс не мог понять, откуда это ощущение исходит. Что было в этом человеке такого гипнотического, странного, резкого – настолько, что это казалось намеренной тактикой обмана и соблазнения? Он предлагал Джеймсу еще и еще чаю, пока молодой офицер не забеспокоился, что его мочевой пузырь лопнет. Он страстно хотел оправиться, но не смел попросить разрешения ступить еще глубже в зеленое царство Барри, не смел и распрощаться.