— Так я как раз об этом и толкую! — сказал Сирил, таинственно понижая голос. — Нужно… Ну вот, так я и знал!

Последнее замечание относилось к старой нянечке, которая внезапно появилась в дверях гостиной, неся в руках поднос с ножами, вилками и прочими немаловажными для обеда вещами. Поставив поднос на стол, она достала из шифоньера скатерть и салфетки.

— Вот так всегда! — продолжал сокрушаться Сирил. — Стоит только подойти к самому интересному, как вы врываетесь со своим обедом!

— Самое интересное, мастер Сирил, — отвечала старая нянечка, — начнется, когда я махну на вас рукой и вообще перестану звать вас к обеду. Так что вы уж лучше не ворчите, а то как бы у вас и на самом деле не появился для этого повод!

— И ничего я не ворчу, — неискренним тоном заоправдывался Сирил. — Что, уже и пошутить нельзя?

— Ох, смотрите, мастер Сирил, дошутитесь вы когда-нибудь! — вздохнула старая нянечка. — Я, можно сказать, день-деньской топчусь на кухне, все стараюсь, как бы вам получше угодить, а от вас и слова доброго не дождешься…

— Но, милая нянечка, вы же все делаете прекрасно! — сказала Антея.

— Да уж, — недружелюбно откликнулась та. — Пока вам нож к горлу не приставишь, вы никогда ничего подобного не скажете.

— А зачем говорить? — вступил Роберт. — Мы же уплетаем все, что вы нам даете, да еще и добавки просим… э-э-э, почти всегда! Неужели и так не видно?

— А! — сказала старая нянечка и принялась раскладывать на столе ложки с вилками. — Вы, мастер Роберт, такой же, как все мужчины! Вот возьмите, к примеру, моего старика Грина. Мы прожили с ним сорок лет, и всякий раз, как я начинала пытать его насчет того, понравился ему обед или нет, он отделывался от меня своим дурацким «Годится!» И только когда ему пришло время помирать, он подозвал меня и шепнул на ухо: «Мария, ты отлично готовила мне еду». И, чтоб мне провалиться на этом месте, это были его последние слова. Вот так-то, мастер Роберт! — добавила она дрожащим голосом.

— Но ведь вы и вправду отлично готовите! — закричала Антея, и они с Джейн бросились обнимать несчастную старушку.

Когда нянечка вышла из комнаты, Антея самым что ни на есть решительным голосом произнесла:

— Не знаю, как вы, а я ее прекрасно понимаю! Мы с вами все-таки порядочные свиньи! Слушайте, нам нужно немедленно наложить на себя какую-нибудь суровую епитимью, чтобы показать ей, что мы очень расстраиваемся… ну, из-за того, что мы никогда не называли ее отличной кухаркой и, вообще, миленькой дорогушей.

— По-моему, всякие там епитимьи — это большая глупость, — сказал Роберт.

— Это когда от них никому не бывает никакого проку, — возразила Антея. — Но ведь мы-то хотим сделать нянечке приятное! И, кроме того, я вовсе не предлагаю носить крапивные рубашки, питаться сухим горохом или спать на камнях. Я предлагаю сделать нянечке извинительный подарок. И еще я предлагаю Сирилу помалкивать насчет этой его грандиозной идеи до тех пор, пока мы не загладим свою вину перед нянечкой. Видите ли, — поспешно добавила она, — нам это будет гораздо тяжелее, чем ему, потому что он-то знает, что у него за идея, а мы нет. Ну что, все согласны?

Ни у кого из остальных не хватило духу отказаться, а потому они дружно закивали головами. Но затем, как всегда, начались споры и обсуждения, и только к концу обеда (который в тот день состоял из бараньих биточков и яблочно-смородинного пирога) все четверо пришли к единому мнению насчет того, как извиниться перед нянечкой самым приятным для всех (включая нянечку) способом.

Итак, дожевывая на ходу яблоки и размазывая по щекам смородину, Сирил с Робертом (последний размазывал смородину не только по щекам, но и по белоснежным манжетам своей новой рубашки) отправились в лавку канцелярских товаров и приобрели там внушительных размеров лист фанеры. Затем они заглянули в слесарную лавку, на витрине которой интригующе поблескивали всяческие трубы, колена, краны, смесители и прочие водопроводные интимности, и купили кусок стекла, по размерам идеально соответствующий фанере. Вообще-то, идеально соответствовать он стал не сразу — сначала продавцу пришлось вырезать его при помощи какого-то очень хитрого инструмента с малюсеньким кусочком алмаза на конце. Однако продавец оказался на редкость хорошим человеком и проделал эту работу совершенно бесплатно, а потом еще и отвалил мальчикам от щедрот своих изрядный кус мастики и немножко столярного клея.

Пока мальчики занимались покупками, Антея и Джейн расплели семейный альбом, вытащили оттуда страницы с фотографиями всех четверых и пустили их плавать в горячей воде до тех пор, пока фотобумага не отклеилась от картона. Затем фотографии были извлечены из ванной и размещены рядком в верхней части фанерного листа. Пока Сирил занимался разогреванием столярного клея (для чего ему пришлось засыпать сухой порошок в розетку для варенья, розетку поставить в соусницу, а соусницу, в свою очередь, поставить на огонь), Роберт усердно вырисовывал обвившиеся вокруг фотографий маковые венки. Он работал очень быстро и сноровисто, поскольку, как вы, наверное, и сами знаете, нет ничего проще, чем нарисовать цветок мака, особенно если перед тем кто-нибудь покажет вам, как это делается. К тому времени, как он закончил, Антея уже успела вырезать из плотной бумаги несколько очень красивых букв, которые затем были раскрашены в разные цвета Джейн. Составленные из этих потрясающих букв слова были таковы:

С любовью хочем вам сказать,

Что вы нам все равно что мать!

Когда краски подсохли, все четверо очень старательно расписались под фотографиями. Потом на фанерку положили стекло, прошлись по краям клеем и скрепили получившуюся композицию по периметру четырьмя полосками плотной коричневой бумаги. Еще потом к обратной стороне фанерки приклеили красивую кружевную тесемочку, за которую ее полагалось подвешивать на стену — и подарок был готов.

Естественно, только после того, как все эти сложные операции были успешно завершены, дети обратили внимание на ужасную грамматическую ошибку в первой строке стишка. Вы-то, надеюсь, сразу же ее увидели и только из вежливости не стали протестовать. Но, как бы там ни было, работа была уже сделана, и переделывать ее всего лишь из-за одного дурацкого слова никому, конечно же, и в голову не пришло.

— Ну вот! — сказала Антея, бережно засовывая свежеизготовленный живописный шедевр под диван. — До тех пор пока клей не высохнет, у нас есть целая куча времени. Так что, Сирил, валяй, выкладывай свою идею!

Последовала долгая пауза.

— Ну так что? — не выдержал наконец Роберт. — Ты когда-нибудь соберешься рассказывать, что там у тебя на уме, или нет?

— Ну, в общем, дело обстоит так… — начал было Сирил, но вдруг снова замолчал.

— Как-как? — переспросила Джейн.

— Я не могу говорить, когда все меня постоянно перебивают! — возмущенно сказал Сирил.

Так что на некоторое время остальные трое умолкли, и Сирил, изо всех сил морща лоб и дергая себя за нос, принялся излагать свои соображения.