Любая сектантская группа постоянно говорит о своей революционности. Но это революционеры без революции. О том, кто в самом деле является революционером, а кто нет, окончательно судить может только история. Мы называем Ленина, Троцкого или Мао великими революционерами не потому, что нам нравятся их взгляды, а потому, что они на практике участвовали в великих революциях. Практическим деятелем революции был и молодой Сталин, что мы должны признать независимо от того, как мы относимся к той роли, которую он играл, начиная с 1920-х годов. И если бы, например, Троцкий не сумел выбраться из Америки и принять участие в событиях 1917 года в Петрограде, то независимо от его теоретического наследия он вряд ли занял бы место в пантеоне великих революционных деятелей.

Самопровозглашенные революционеры, возглавляющие леворадикальные секты, напротив, никак не связывают оценку своей деятельности с политической практикой. Идеология, с их точки зрения, является оправданием самой себя.

Поскольку главное обоснование существования сектантской группы состоит в том, что она является единственным настоящим и последовательным носителем революционной идеи (нас мало именно потому, что мы самые-самые лучшие), то наличие других марксистских и революционных групп является для сектанта прямо-таки личным оскорблением, посягательство на смысл его жизни. Потому основные силы тратятся именно на борьбу против других левых, и в первую очередь — против революционных левых. Чем радикальнее та или иная группа, тем больше ненависти она вызывает у соперников (соответственно, прочие революционные секты являются не просто идейными противниками, но порождением тьмы, воплощением зла, дьявольским соблазном, отвращающим людей от света истинной веры). Невозможно даже на секунду допустить, что на свете есть кто-то, занимающий более левые, более жесткие позиции. В результате изрядная часть времени уходит на то, чтобы не только обосновать свою непревзойденную левизну и неповторимую революционность, но и на то, чтобы продемонстрировать несостоятельность аналогичных претензий всех остальных. Если конкурирующая группа тоже называет себя марксисткой, коммунистической или троцкистской, то недостаточно объяснить имеющиеся политические различия, надо доказать своим сторонникам и слушателям, что все революционные претензии иных групп суть прямая ложь, подмена, демагогия, а то и прямая провокация. Лучше всего, если удается обвинить соперничающие группы в сотрудничестве со спецслужбами, продажности и работе на империализм.

Итак, все революционеры из соперничающей организации на самом деле не революционеры вовсе, а «злостные оппортунисты», «враги рабочих», «агенты буржуазии». Чем больше схожи выдвигаемые различными группами лозунги, тем больше сил требуется для полемики. И тем более она становится лживой, агрессивной и демагогической. «Поддержание огня» в сектантской группировке требует от ее лидеров развития в себе всех самых худших человеческих качеств, какие только могут сложиться у людей, занимающихся политикой. Руководители ультралевых трупп понемногу становятся похожи на буржуазных и социал-демократических деятелей, только без опыта работы в крупной бюрократической организации. Неудивительно, что когда тот или иной представитель леворадикальной оппозиции, «образумившись», переходит в ряды истеблишмента, он делает там стремительную карьеру.

Оставшиеся «верными» предают его анафеме, не задумываясь ни о причинах предательства, ни о психологических механизмах, сделавших это предательство столь легким и успешным.

Закономерной формой политической борьбы в сектантской среде становится раскол. Малочисленные группы умудряются делиться на удивительно большое количество кусочков, причем повторяют это бессчетное число раз, ставя под вопрос законы математики.

«У сектанта, — писал Грамши, — вызывают воодушевление незначительные факты внутрипартийной жизни, которые имеют для, него тайный смысл и наполняют его мистическим энтузиазмом».[239]Дело в том, что сектантские группы полностью погружены в самих себя, их собственные внутренние проблемы и споры являются абсолютно самодостаточными. Неудивительно, что подобные организации постоянно раскалываются. Ведь любое, даже частное разногласие приобретает масштаб вселенского противостояния, любой спор становится принципиальным, любые тактические различия — стратегическими расхождениями. Невозможность вообще выработать какую-то стратегию делает немыслимыми товарищеские дискуссии о тактике. Любое обсуждение тактики воспринимается как доказательство безнадежного оппортунизма (ведь предполагаются какие-то действия, направленные на сотрудничество с теми или иными идеологически «незрелыми» или вообще «классово чуждыми» силам — к этим же категориям относится и основная масса трудящихся).

Поскольку большая часть сектантских групп принадлежит к троцкистской традиции, ритуальное цитирование Троцкого является для них такой же жесткой необходимостью, как для ортодоксальных коммунистов — ссылки на Ленина. Однако парадоксальным образом характерной чертой всех сектантских объединений является как раз неспособность усвоить идеи Троцкого относительно переходной программы, через которую сиюминутные реформистские требования масс связываются с революционной перспективой. Как подчеркивал Троцкий, путь к свержению капитализма, к перерастанию буржуазно-демократических преобразований в социалистические, предполагает необходимость не просто бороться за власть, но и «вводить все более радикальные социальные реформы».[240]Это отнюдь не означает, будто основатель IV Интернационала был реформистом или верил в возможность постепенного перерастания капитализма в социализм. Но он понимал, что программа — и власти, и оппозиции — должна быть конкретной и понятной массам.

Дело в том, что любое конкретное требование, взятое отдельно, изолированно от общей стратегии, является реформистским. Революционность программы не в радикализме лозунгов, а в ее комплексном содержании, в ее системности (и стратегической направленности). Лозунги, с которыми большевики взяли власть в 1917 году, были отнюдь не марксистскими. «Мир — народам!» — это пацифизм. «Земля — крестьянам!» — это очевидная уступка мелкобуржуазной идеологии. А лозунг «Фабрики — рабочим!» отдает анархо-синдикализмом. Тем не менее, именно благодаря этим насквозь «неправильным» лозунгам стала возможна величайшая в XX веке революция.

В «Переходной программе» Троцкий указал главную особенность сознания сектантов: «Мост, в виде переходных требований, этим бесплодным политикам вообще не нужен, ибо они не собираются переходить на другой берег. Они топчутся на месте, удовлетворяясь повторением одних и тех же тощих абстракций. Политические события являются для них поводом для комментариев, а не для действий. Так как сектанты, как вообще всякого рода путаники и чудотворцы, на каждом шагу получают щелчки от действительности, то они живут в состоянии вечного раздражения, непрерывно жалуются на „режим“ и „методы“, и погрязают в мелких интригах. В своих собственных кружках они заводят обыкновенно режим деспотизма. Политическая прострация сектантства лишь дополняет, как тень, прострацию оппортунизма, не открывая никаких революционных перспектив. В практической политике сектанты на каждом шагу объединяются с оппортунистами, особенно центристами, для борьбы против марксизма».[241]