будто весь мир знает, как зовут ее отца, и только одна дурочка Танька Киреева не знает. Или ее так потрясло словосочетание «имя и отчество»?

— …Николай Иваныч.

В серых сумерках за окном лепил снежок, а за стеной, увы, была мертвая тишина… Неужели и правда придется расталкивать этого страшного дядьку? Впрочем, с перепугу она как следует и не рассмотрела Анжелкиного отца. Хотя… Роста среднего, телосложения крепкого, волосы темные, глаза, скорее всего, как и у Анжелки, карие, раскосые… Хорошенькие возникли ассоциации! Типа: их разыскивает милиция. Так, а особые приметы? Мордатый, противный и для «отца» подозрительно молодой. Лет тридцать пять — тридцать восемь, не больше… Пора!

— Николай Иванович! — Никакой реакции на нерешительный шепот из яркого коридора во мрак комнаты не последовало. — Николай Иванович, вставайте, пожалуйста!

Ти-ши-на! Через три робких шага обозначились коротко стриженный затылок, голое плечо и здоровая лапища поверх одеяла. Обжигающе горячая!

Толкать не пришлось: он проснулся от первого легкого прикосновения. С обреченным вздохом усталого человека перевернулся на спину и, не разлепляя сонных глаз, откинул одеяло… О ужас! Он был абсолютно голым!.. Нет. Просто в полумраке узкие коричневые плавки сливались со смуглым телом. Сильным, горячим, чуть вздымающимся, сумасшедше красивым телом вновь уснувшего мужчины.

— Николай Иванович!

Испуганно подскочив: «Я что, проспал? — он увидел, что перед ним не Анжелка, и сразу же запахнулся простыней. — Чаю крепкого сделай, а?»

— Да-да, конечно.

Незнакомые, жаркие, постыдные чувства, охватившие в темноте, не исчезли и при свете зеленого абажура. Чай получился таким же жгуче-черным, как гипнотические глаза, несколько минут назад сверкнувшие исподлобья. То ли сердито, то ли заинтересованно.

Он вышел из ванной в спортивных брюках и накинутом на голые плечи велюровом халате. Мускулистая, загорелая грудь лоснилась от воды или крема.

— Так это ты теперь здесь с Анжелой живешь? — И голос у него был необыкновенный — низкий, эротичный. Завораживающий.

— Да…

Зачем она, дурочка, осталась? Почему сразу не сбежала на улицу? Чего она ждала от этого невоспитанного нувориша, который взял кружку с чаем и ушел обратно в комнату, не посчитав нужным хотя бы улыбнуться или сказать «спасибо»?

Вдалеке скребли лопаты дворников, а снег все падал и падал. В свете фонаря снежинки казались неестественно крупными, прямо как в сцене дуэли Онегина с Ленским в провинциальном театре былых времен, когда сверху из-за кулис сыпали кусочки бумаги и разгоняли их ветродуем. Настоящие снежинки таяли на ладони, приятно покалывали язык и были совсем невкусными. Свежий морозный воздух слегка остудил пылающие щеки: несмотря на свою явную простоватость и монголоидную мордатость, господин Швырков произвел очень сильное впечатление!

В арке между домами гулял ветер. Снежный ветер закружил, подхватил и вытолкнул на ярко освещенную Тверскую.

— Эй, подруга! Кататься поедем?

Из приоткрытой дверцы черной иномарки высунулась бритая голова. За тонироваными стеклами прятались по меньшей мере еще двое здоровенных парней. Ужас! Моментально сориентировавшись, она так шустро рванула в ближайший магазин, что заодно сумела обезопасить себя и от ненормативной лексики: «Ух ты!..» — и больше ничего. Дальше можно было дофантазировать все что угодно. Например: ух ты, какая очаровательная девочка!

У дверей в бутике восседал внушительного вида охранник, однако отдышаться не дали истосковавшиеся по покупателям продавщицы.

— Вам помочь, девушка? — Что за дурацкий вопрос? Чем они могут помочь? Но девчонки уже обступили со всех сторон. — У нас новая коллекция вечерних платьев! Есть очень интересная моделька! Как раз к Новому году! Хотите примерить?

— Да, спасибо. — Сейчас она готова была примерить хоть саван, лишь бы задержаться в бутике подольше: вдруг бритоголовые из «ауди» все еще поджидают на улице?

Обычно в такие дорогие магазины заносит только вдвоем с Анжелкой. Возвращаясь с занятий, Швыркова уже на выходе из метро азартно объявляет: «Сейчас по бутика'м пробежимся!» Несется по Тверской, решительно распахивает стеклянные двери — или они сами разъезжаются перед ней — и, по-деловому сморщив нос, принимается за исследование дорогущих шмоток, никак не реагируя на назойливые рекомендации продавщиц и чувствуя себя здесь как рыба в воде. Не то что на семинарах, когда запинается через букву, словно заика с большим стажем. В шмоточных вопросах Анжелка — ас! Как начнет сыпать названиями фирм, домов мод и именами раскрученных кутюрье, только успевай запоминать! Еще смеет жаловаться, что у нее плохая память на даты… А «Танька» изо всех сил старается напустить на себя независимый вид, потому что в бутиках всегда испытывает неловкость из-за полного несоответствия своих финансовых возможностей и четырех-пятизначных цифр на ценниках фирменных тряпок.

Платьице было занятное. Блестящее, серо-желтое, на одной бретельке. Отдаленно напоминало сарафанчик времен счастливого детства: руки голые, плечи голые, спина?.. спина тоже.

— Ну как? — У девчонок лопнуло терпение — штора осторожно приоткрылась. — Ой, девушка, вы в этом платье такая красивая! Шикарно! Классно! — Восхищение явно было чисто профессиональным, но все равно приятным. — Только что же вы босиком? Мы вам сейчас принесем туфли! Какой у вас размер?

— Тридцать шестой.

Туфли на высокой шпильке сильно исправили дело — теперь и ноги были дли-и-и-ными… как у цапли! Девчонки, видимо, твердо решили, выражаясь Жекиным языком, втюрить этот неликвид и стрекотали, как заведенные:

— Вам так идет! Как будто на вас шили! Берите, девушка, обязательно! Не пожалеете! Скоро Новый год, будете в нем лучше всех! Ваш молодой человек придет в восторг!

Ха-ха!.. Если бы Павлик увидел, его васильковые глаза сделались бы ультрамариновыми.

— И сколько же оно стоит?

— Недо

рого, кстати, для этой фирмы. Всего двенадцать тысяч. Где-то долларов четыреста.

Цена платьица была эквивалентна двум папиным зарплатам или четырем маминым. Собственной стипендии вряд ли хватило бы даже на бретельку.

— Всего четыреста? Так дешево?

Чтобы не расстраивать девчонок, пришлось еще минут пять понаслаждаться своим смешным, эксклюзивным, отражением в зеркале. «Семидневная» тусовка отдыхает!

— Так как, девушка, берете? Берите! Шикарно! Видно же, что ваша вещь.

— Пожалуй. Но я не взяла с собой кредитную карту. Вы в котором часу открываетесь завтра?.. В девять? Отлично, я зайду в начале десятого…

На улице жуткая болтушка расхохоталась: оказывается, совсем не страшно! Теперь она тоже будет разгуливать по бутикам и мерить все подряд. Как Анжелка.

Анжелка рыдала на кухне, подперев смуглыми кулачками стрижку за «сто баксов». Перед плаксой возвышалась бутылка виски и дымила пепельница с окурками.

— Мы разве курим?

— Отстань!

— Кончай курить, Анжел. Что произошло? Объясни, пожалуйста. Ну, не плачь.

— Не скажу… — Швыркова заупрямилась, но все-таки вытерла лапкой слезы и сложила губы жалобной трубочкой. — Ой, сколько же сволочей на свете! Короче, после тренажеров