— А может быть и больше, — добавила Эвелина, разглядывая необъятно толстую башню.

— Вооружены копьями и вугами, — тоном знатока сообщил Пауль.

— А что это такое — «вуги»? — полюбопытствовала Марион.

— Это вроде копья — но не только колет, а еще и режет. А сбоку приделана такая длинная шпора: когда вуга входит в тело и там еще проворачивается… Бррр! — замотал головой Пауль.

Девочки сникли.

Да, приступом такую башню, пожалуй, взять трудновато. Как же быть?

— Как быть? — повернулись обе девочки к единственному среди них мужчине.

— Еще есть метод осады, — не очень уверенно сказал Пауль.

— Метод… чего? — с надевдой глянули девочки.

— Осады. Это когда жителей крепости морят голодом и под страхом смерти не дают им выйти наружу.

— Под страхом смерти? — переглянулись девочки. — А чем мы… могли бы им угрожать?

Пауль неуверенно потрогал кинжальчик у себя на поясе.

М-да… Что сказать?

Помолчали.

— Да… дело, конечно, такое… Вот если бы, — поднял голову Пауль, — если бы удалось открыть камеры пленников! Те, разъяренные, напали бы на охрану… Разоружили бы солдат… И помогли бы нам освободить Бартоломеуса!

Очень хорошая идея. Несколько воспрянув духом, девочки посмотрели на узкие щелки-окошечки башни.

Если узники помогут, то, конечно… Одно только ставило в тупик: как открыть камеры узников?

В это время с другой стороны башни показался дюжий детина с широким красным лицом.

Одет он был как обычный работник — в простую длинную рубаху, подпоясанную веревочным поясом, залатанные во многих местах узкие штаны и разбитые деревянные башмаки. Из-за пазухи торчал топор.

— Эй! — замахал Пауль, выходя из-под ивы.

Детина остановился.

— Знатная башня, — похвалил мальчик, кивнув на массивное сооружение.

Детина обернулся и посмотрел на башню — так, как если бы увидел ее впервые.

— Хе, — сказал он, почесав за ухом. То ли соглашаясь с Паулем, то ли беря его слова под сомнение.

— И много там сидит народу? — деловито осведомился Пауль.

— Чего? — не понял детина.

— Ну… я имею в виду, много ли там заключенных?

— А… — понял тот. И затряс головой: — Не-е. Только один.

— Как? — искренне удивился Пауль. — В такой-то громадине — и только один? Кто же томится за всеми этими окнами?

— Хе… — Детина снова почесал за ухом. Быстро соображать он, видно, не имел привычки. — Зерно.

— Зерно? — неверяще уставились дети.

— Ну да. Мешки с зерном. Там хранилище, до самой крыши.

Сбитые с толку, дети переглянулись.

— А где же тогда Бар… Безголовый?

— А-а… — протянул парень. — Он в подвале. Рядышком с камерой пыток.

С камерой пыток?! Дети застыли в ужасе.

— И много, — осторожно спросил Пауль, — много солдат его охраняет?

— Солдат? — С обоюдным пониманием у той и другой стороны явно не клеилось. — Солдат… Не-е… — Парень в который раз почесал за ухом и задумчиво уставился на них. — Только мастер Жмыть. Но он не солдат… А чего вы спрашиваете все время? — осведомился он внезапно.

— Ничего! — заверили дети. — Просто нам интересно — и все!

— А-а… — кивнул парень. И, закинув топор на плечо, зашагал прочь.

Дети задумчиво посмотрели ему вслед.

— Эй! — крикнул вдогонку Пауль. — А этот Жмыть — он, если не солдат, то кто?

Обернувшись, парень радостно осклабился:

— Палач нашего славного города.

…Солнце зашло за тучу, закапал мелкий дождик. Рассевшись на ветвях ивы, дети обсуждали увиденное и услышанное.

— Ясно, ни приступ, ни осада тут не годятся.

Пауль имел в виду, конечно, башню.

— Но что же тогда сделать? — на лице Эвелины отразилось отчаяние.

— Бедный, бедный Бартоломеус, — мрачно скрестила руки Марион. — Теперь ему уже ничто не поможет. Защити его Пресвятая Дева!

— Ах, если бы у меня осталась еще щепоточка соглашательного порошка! — распереживалась Эвелина. — Только маленькая крупиночка! Я могла бы уговорить тюремщика открыть камеру и…

Увы, порошка больше не осталось, это знали все.

— Однако, — вмешался Пауль, — ваше сиятельство. Мне кажется, ей-ей, у нас есть кое-что, способное заменить соглашательный порошок…

— Способное заменить? — подскочили девочки. — Способное заменить, говоришь? Что же? Говори скорей!

— Оно лежит в вашем кошелечке, — скромно намекнул Пауль. И указал пальчиком: — Во-он в том. Я видел, как ваше сиятельство вынимали его на ярмарке.

В полном молчании рука Эвелины потянулась к висевшему у нее на поясе кошельку. Склонившись вперед, Марион с Паулем с нетерпением ждали.

Вот рука занырнула… Вот снова вынырнула. Медленно разжалась…

С большим удивлением смотрела Эвелина на перстень, подаренный Бартоломеусом.

— Ты думаешь, — молвила она, — ты думаешь, это вот… пойдет вместо соглашательного порошка?

Пауль взял с ладони девочки перстень. Взвесил на ладони. Попробовал на зуб.

— Это называется метод подкупа — И лицо его озарилось улыбкой: — И если не поможет… то лопнуть мне на месте!

В течение еще примерно четверти часа дети таинственно шептались. После чего слезли с ивы и с радостным гиканьем понеслись в пляс.

Привратник маленькой городской тюрьмы мастер Жмыть был одновременно тюремщиком и палачом.

Преступников в городе и окрестностях было немного, потому большого штата для свершения правосудия граф не держал. Правосудие же свершалось по графскому и только по графскому указу. Воров и разбойников вешали. Бывало и так, что рубили головы. Но завтра предстояла другая казнь. И стыдно сказать, но мастеру Жмытю еще никогда не доводилось жечь преступников на костре.

Собственно, жечь полагалось еретиков и ведьм. Еретиков — за то, что верили в Бога не так, как полагалось по катехизису, а ведьм — за то, что связались с дьяволом. А поскольку ни тех, ни других в графстве не водилось (кроме, конечно, самого графа-колдуна-но не издавать же графу указ о собственной казни), то как раз в этой области у мастера Жмытя был досадный пробел.

Именно поэтому, волнуясь, как бы не опростоволоситься завтра на глазах у всего народа и его сиятельства, мастер Жмыть еще с утра наказал работнику нарубить побольше дров, погрузить их в аккуратнейшем порядке на телегу и прикрыть — на тот случай, если вздумает пойти дождь — рогожей. Сюда же был погружен большой крест, сколоченный из двух брусьев. Сюда же-моток веревки: привязать к кресту осужденного на сожжение.