Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это в будни. А в воскресенье или в субботу он бродит по театрам, по выставкам, уезжает за город с приятелями кататься на лыжах или сидит в консерватории на своем привычном абонементном месте, наслаждаясь «Прелюдами» Рахманинова.
Человека, не знающего Анатолия, может насторожить разносторонность его интересов: не дилетант ли? Но когда он оценит въедливость характера Анатолия, успокоится. Уж если Пуголовкин рисует карикатуры, то их печатает «Неделя». Если он увлекается театром, то сам становится актером! Ей-ей, поступил однажды в народный театр, аккуратно посещал репетиции и с таким чувством произносил свою реплику: «Войди ж ко мне, о друг мой милый!», что режиссер стал внимательней приглядываться к новичку. Но скоро Анатолий взвыл от тоски, когда ему пришлось в десятый и в двадцатый раз произносить все с тем же чувством: «Войди ж ко мне!..» Пьеса, с его точки зрения, должна давать герою принципиальную позицию, а внутри — полную свободу, чтобы было движение мысли, разгон для творчества, простор для фантазии. «Вы требуете невозможного, — сказал режиссер. — У театра свои законы». Законы? Снова «допуски», «определенные расстояния до руля»? Прошу, сказал Анатолий, прощения.
Кстати говоря, Анатолий Пуголовкин — взыскательный зритель. У него всегда есть собственная позиция. Социологи говорят, что самым «травоядным» зрителем, перемалывающим все, что ему дают, является тот, который ходит в кино менее десяти или более шестидесяти раз в год. Мы подсчитали, у Анатолия вышло в среднем около двадцати посещений: прекрасно, сказал он, теперь понятно, почему мне не нравится «Осторожно, бабушка!», а нравится «Девять дней одного года». Он вообще сторонник интеллектуальных зрелищ: умная пьеса, умный фильм, умная четвертая программа телевидения.
А читает он, честно говоря, мало. Разумеется, газеты, журналы — это да. А книги редко: нет времени. Но если уж читает, то отдает предпочтение документальной прозе, а не «бытовому роману», делая исключение только для классиков. Документальная проза хороша тем, что она убедительна и доказательна, а в романах, говорит он, уж очень много авторского своеволия.
Теперь представьте себе Пуголовкина с рюкзаком за плечами где-то в горах Кавказа или в Карелии, его любимой. Традиционный костер, палатка, «ассорти по-полясски» (лук, жаренный с хлебом и рыбой, — собственное изобретение Анатолия, названное в честь реки Поля) и песни: «Что было, то было», «Ведь это наши горы, они помогут нам», «Комиссары в пыльных шлемах» и, конечно же, «фирменная»: «Мыла Марусенька белыя ножки».
Часто, рассказывая о чем-то или вспоминая, Анатолий говорит: «Это было еще до кабины» или «после кабины», что звучит как «до» и «после» нашей эры. Кабина, по сути, тоже его духовный мир, может быть, самый главный.
В конце концов, у каждого из нас должна быть или будет своя «кабина».
МЕЧТЫ ЕГО И ПЛАНЫ. Говорят, с возрастом стремления и планы человека утрачивают свою актуальность. Людей, говорят, захлестывает текучка, связывает по рукам и ногам семья, и они не становятся Леонардами да Винчи не потому, что не могут или не хотят, а потому, что им просто некогда.
Если эта мысль верна, то Анатолий Пуголовкин, вероятно, еще не достиг того возраста и положения, когда хочется отступить, отдохнуть.
Ну хорошо, а что будет после того, как его кабину поставят на конвейер? Что он будет делать дальше? На этот вопрос Пуголовкин может ответить так: а я вовсе не ставлю перед собой цели, обязательно связанной с признанием данной кабины. Мне, собственно говоря, важно признание идеи. Я успокоюсь лишь тогда, когда принцип «Все во имя человека» восторжествует повсюду: и архитектуре, в градостроении и даже в пошивочном ателье. Вот моя глобальная задача!
И попробуйте не согласиться.
Если же конкретно, он хочет окончить аспирантуру, защитить диссертацию и с карандашом в руках помечтать о создании нового автомобильного завода, а рядом с ним — нового города. Их нужно будет возводить «всем миром» — в прямом смысле этого слова.
Идефикс? Но в ней кредо Анатолия Пуголовкина, сущность его стремлений.
Над щитом однажды висел такой лозунг: «Жить — хорошо! Но хорошо жить — еще лучше!»
* * *
Перед нашим поколением во многих областях жизни, науки и техники возникли всевозможные «почему», «зачем» и «отчего», отвечать на которые должны мы сами. Поиск ответов — наша великая миссия, и если мы выполним ее достойно, если в конечном итоге определим и свое истинное место в жизни, вовсе не исключено, что строгие потомки назовут наше поколение ИСКАТЕЛЯМИ.
1968 г.
ПУТЕШЕСТВИЕ ЗА ПОВЕСТЬЮ
«МЕРЗЛОТКА»
Дорогу описывать не буду. Дорога как дорога. Если бы я летел в Хосту, а не на Север, разница выражалась бы только в часах.
Впрочем, так думал я до того, как сел в самолет, но не после того, как приземлился в Областном, откуда, кстати, мне предстояло еще добираться до Районного, а уж потом до мерзлотной станции — конечного пункта моей командировки. Разница была и в пассажирах, и в багаже, и в общем настроении летящих, поскольку одно дело, когда впереди у людей отдых, другое — когда работа.
Ну и, конечно, разговоры, имеющие типичный северный колорит. Ни на каком ином направлении не узнал бы я байку о том, что в Хатанге у одной уборщицы аэропорта живет собака Роза, которая показывает, как ходят пьяные пассажиры. И нигде, кроме как на северных линиях, не рассказывают, выдавая за чистую правду, мелодраматическую легенду про медведя, который повадился ходить в гости к зимовщикам одной из дрейфующих станций СП. Медведь, говорят, привык к людям и даже помогал им возить воду: впрягался в сани с бочкой, топал к полынье и сам брался за черпак. И вот однажды какой-то жестокий шутник проделал в бочке дыру, и медведь целые сутки «работал Сизифом», а потом, так и не поняв подвоха, покинул людей, обидевшись на весь белый свет.
Рассказчик, как правило, утверждал, что лично знаком с шутником или с кем-то из зимовщиков станции, божился, что все так и было, а вы попадали в атмосферу далекого Севера, где жили особые люди, где была особая жизнь и случались особые истории, и вас захватывало предчувствие чего-то необычного и таинственного.
Увы, дорогой читатель, как бы ни предупреждали вас знатоки Севера, чего бы ни говорили вам заранее, вы все равно, ступив на вечную мерзлоту, одновременно и удивитесь и разочаруетесь.
Итак, станция, называемая «мерзлоткой». Представьте себе длинный одноэтажный барак — рабочий корпус. Он разделен на две половины. В одной имелась комната младших научных сотрудников (мэнээсов), библиотека, бухгалтерия, кабинет начальника