В Италию он вернулся счастливый, словно школяр, и сразу принялся за работу. Приближался фестиваль, и Амосу снова предстояло пройти через этот риск, даже вопреки собственному желанию. Песня, которую он уже записал, была, вне всякого сомнения, интересной, выходящей за рамки традиционных канонов и моды, но при этом, по его мнению, уж чересчур рафинированной, чересчур элегантной; ей явно не хватало взрывной силы, столь необходимой в таких обстоятельствах, где все решается за пять минут. «Эта песня, – говорил он Микеле и Катерине, – была бы хороша для долгоиграющего конкурса, а не для такого короткого…»

«Ничего лучшего у нас нет, – отвечали те. – Композиция действительно прекрасная, ты должен верить в это и защищать ее изо всех сил. И потом, у нас нет возможности сидеть и ждать – мы не можем упускать такую возможность…»

Амосу пришлось смириться. Он решил, что все, вероятно, происходит так, как нужно, и бессмысленно стремиться против течения. Лучше двигаться с попутным ветром и стараться избегать аварий и инцидентов. Так он и сделал.

В Сан-Ремо он отправился дождливым и холодным февральским утром, на специально присланной за ним в Поджончино машине. Все так же, как и в прошлом году, – с той разницей, что на этот раз он поехал без жены. Элена решила остаться дома, потому что боялась случайно родить в больнице, где она никого не знает. Амосу, конечно, хотелось взять ее с собой: по его расчетам, они успевали съездить и вернуться обратно до радостного события, но он не стал настаивать. Он только попросил жену не рисковать и ни в коем случае не оставаться ни на минуту одной. Потом он уехал.

Пребывание в Сан-Ремо с самого начала оказалось приятным и менее утомительным, чем ожидалось. Рядом были Адриано, Пьерпаоло, молодой музыкант, с которым они очень сдружились, и его родители. Амос выступал вечером 21 февраля. Он очень старался, но явно был не таким сосредоточенным, как раньше; кроме того, песня – и он это прекрасно знал – была не из тех, что мгновенно завоевывают публику. Поэтому в результате голосования она не попала даже в первую десятку. Произошло то, чего Амос так боялся.

Первое место по результатам предварительного голосования заняла одна молодая певица, которую тоже продюсировал Микеле. Амосу были хорошо известны последствия такой ситуации: теперь Микеле бросит все свои силы на новый проект, а его отодвинет в сторону. Это было ужасно. Все могло рухнуть в любой момент, превратиться в ничто, и тогда ему придется начинать все сначала, к вящей радости сплетников, которым временно пришлось прикусить языки после его победы на фестивале в прошлом году. Сколько ужасных вещей будут про него говорить! С улыбкой на губах злопыхатели станут подавать голос: «А я ведь говорил, что у него никогда ничего не выйдет, в прошлый раз ему просто подфартило…» Все эти мысли роились в голове Амоса и лишали его покоя, а Микеле тем временем действительно почти не показывался. Ситуация в самом деле становилась критической; Амос был расстроен, но не опустил руки – бойцовский дух не оставил его. С другой стороны, что он мог поделать, разве только попытаться исправить ситуацию?

Он ушел к себе в номер и попросил, чтобы его не беспокоили ни под каким видом. Ему необходимо было отдохнуть, ни о чем не думая, чтобы заново обрести покой. Что бы ему посоветовал Этторе? Неужели все вернется на круги своя? Почему так невыносимо тяжело проигрывать? Он так и уснул, погруженный в мрачные мысли.

Внезапно его разбудил какой-то шум; он подскочил и услышал голос матери. «Зачем они меня разбудили?» Он был раздражен и даже хотел сказать что-нибудь резкое, но вдруг вновь услышал, как мама говорит ему: «Он родился, родился! Все хорошо!»

Амос вскочил с кровати. «Успокойся, говорю тебе, все в порядке! Элена чувствует себя хорошо. А ты отдыхай и ни о чем не думай. Прости, я просто должна была сказать тебе сразу». Она поцеловала сына и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Амосу не удавалось снова уснуть. Непрерывный поток мыслей захлестывал его мозг: на свет появился новый человечек, который станет теперь жить у него дома, – каким же будет этот ребенок? Впервые это пробудило в нем любопытство. Он чувствовал, что не в силах ждать окончания фестиваля, чтобы познакомиться со своим сыном; кроме того, он испытывал угрызения совести от того, что его не было рядом с женой в такой важный для супружеской пары момент. Кто знает, как Элене пришлось страдать и как ей не хватало его, а ведь она привыкла, что он все время рядом…

Вдруг он вспомнил про фестиваль, и у него сжалось сердце: его положение в классификации исполнителей было поистине трагическим. Хорошо же он выглядит – теперь, когда ему следовало бы почтить рождение своего первого сына самым лучшим результатом! Его охватила глубокая печаль, и горе тому, кто попробовал бы сказать ему, что он должен быть доволен и что это радостное событие стоит любой победы на фестивале… Ах, как фальшивы подобные разговоры! Отец должен служить примером для своего ребенка, должен бороться и побеждать: в каждом деле следует выкладываться на все сто, быть для своих близких образцом справедливости и морали, – только в этом случае победа одного человека становится общей победой.

Между тем как раз из этих соображений следовало прекратить предаваться ненужным размышлениям и сосредоточить все свои силы на текущих обязанностях. Пытаясь казаться спокойным, Амос подготовился и вышел на сцену, как в первый вечер, исполненным добрых намерений.

К сожалению, это никак не улучшило его положение в классификации исполнителей. Он сидел за столиком в ресторане со своими родителями, когда принесли результаты голосования. У него немедленно пропал аппетит – он больше не мог проглотить ни кусочка. Тогда он обратился к отцу: «Я должен поехать к Элене. У меня два свободных дня, и я не останусь здесь…»

Синьор Барди сразу же понял, что ничто не заставит его сына передумать. Вообще-то, это желание было абсолютно законным, и он вызвался проводить сына в больницу Вольтерры, где рожала Элена и где ей предстояло пробыть еще несколько дней.

За все путешествие Амос не произнес ни слова. Им владело легкое беспокойство, и он не в силах был справиться с ним. Он боялся, что не полюбит своего сына, что останется равнодушным при первом физическом контакте с этим новорожденным существом, и мучился от мысли, что расстроит этим Элену, к которой испытывал сейчас совершенно новое чувство нежности и благодарности.

Когда он перешагнул порог палаты, где между двух кроватей стояла маленькая люлька, у него громко заколотилось сердце. Он глубоко вздохнул, как делал всегда перед выходом на сцену, и вошел внутрь. Ему было ясно, отчего так сильно бьется сердце, но он не мог справиться с этим.

Он подошел к постели Элены и робко обнял ее, словно боялся сделать больно. Жена вдруг показалась ему невероятно хрупкой. Он спросил, как она себя чувствует, а потом вспомнил о ребенке и, изображая интерес, которого на самом деле не испытывал, подошел к люльке и осторожно нащупал в ней новорожденного. Малыш тихо спал. Страх разбудить его мог послужить Амосу прекрасным предлогом, чтобы отложить первый контакт, но странное любопытство победило все его колебания. Он протянул руки и с осторожностью, на которую даже не считал себя способным, поднял сына и прижал к груди.