– А мы можем оставить все как есть и подождать? – спросил я. – Может, заворота не будет?

– Именно этим мы сейчас и занимаемся – ждем и наблюдаем за его состоянием, – сказала ветеринар. Она повторила про его шансы в один процент и добавила: – Если произойдет заворот, вы должны быстро принять решение. Мы не можем заставлять его страдать.

– Мне нужно поговорить с женой, – произнес я. – Я вам перезвоню.

Во время телефонного разговора с Дженни она вместе с детьми находилась на прогулочном катере. Я слышал шум работающих двигателей и голос гида, который разносился по громкоговорителю. Слышимость была отвратительная, а связь постоянно прерывалась. Я кричал, пытаясь рассказать жене, с каким выбором мы столкнулись. Но она улавливала только обрывки фраз: Марли… критическое состояние… желудок… операция… усыпить.

А потом на другом конце повисла тишина.

– Алло! – крикнул я. – Ты еще на связи?

– Я здесь, – сказала Дженни и снова умолкла. Мы оба знали, что этот день придет, просто не думали, что он наступит именно сегодня, когда ее и детей нет в городе и они даже не смогут попрощаться, а я находился в служебной командировке в полутора часах езды от дома.

К концу разговора, состоящего из криков и многозначительных пауз, мы решили, что время у нас еще есть. Ветеринар была права. Марли слишком слаб. Подвергнуть его болезненной операции ради того, чтобы оттянуть неизбежное, было бы жестоко. Конечно, высокую стоимость операции мы тоже не могли сбросить со счетов. Казалось, аморально, почти безнравственно тратить столько денег на старую собаку, приблизившуюся к финалу своего жизненного пути, в то время как множество бродячих собак усыпляют каждый день, а многие дети не получают достойную медицинскую помощь из-за отсутствия средств. Если время Марли пришло, значит, так тому и быть, и теперь мы должны дать ему уйти достойно и без страданий. Мы оба знали, что это решение правильное, но ни один из нас не был готов расстаться с Марли.

Я позвонил ветеринару и сообщил ей о нашем решении.

– Его зубы сгнили, он оглох, а его лапы настолько ослаблены, что он с трудом преодолевает две ступеньки крыльца, – рассказывал я ей, словно ей требовалось подтверждение. – У него проблемы с выбором места для стула.

Ветеринар, которую звали доктор Хопкинсон, согласилась со мной.

– Думаю, его час настал, – сказала она.

– Наверное, – ответил я.

Однако я не хотел, чтобы она усыпила его, не созвонившись прежде со мной. Я хотел находиться рядом с ним, если это возможно.

– И я все еще надеюсь на чудо с вероятностью в один процент, – добавил я.

– Давайте созвонимся через час, – предложила она.

Через час голос доктора Хопкинсон звучал чуть более оптимистично. Марли все еще держался, правда, ему внутривенно ввели физраствор. Она подняла его шансы до пяти процентов.

– Не хочу слишком обнадеживать вас, – сказала мне доктор Хопкинсон. – Он очень слаб.

На следующее утро голос врача звучал уже увереннее.

– Ночь прошла спокойно, – сообщила она.

Когда я перезвонил в полдень, врач уже убрала капельницу и накормила Марли рисом с мясом.

– Он совсем изголодался, – сообщила она. Во время следующего звонка он уже мог стоять.

– Хорошие новости! – поделилась доктор. – Один из наших санитаров только что вывел Марли погулять, и он пописал и покакал.

Я так обрадовался, словно Марли выиграл премию в «Лучшем шоу». Потом она добавила:

– Думаю, он чувствует себя намного лучше. Только что он чмокнул меня своим мокрым носом.

Да, это был наш Марли!

– Еще вчера мне казалось, что такое невозможно, – продолжала врач, – но, похоже, завтра вы сможете его забрать.

Что я и сделал после работы на следующий вечер. Выглядел Марли кошмарно – кожа да кости, влажные, молочного цвета глаза, как будто он побывал на том свете и только что вернулся обратно. Впрочем, надо полагать, именно так дело и обстояло. Однако, после того как оплатил счет на восемь сотен долларов, я выглядел, наверное, не лучше. Когда поблагодарил доктора за ее хорошую работу, она ответила:

– Весь персонал полюбил Марли. Каждый из нас переживал за него.

Я подвел к машине своего удивительного пса, чьи шансы выжить составляли один к девяноста девяти, и сказал:

– Давай я отвезу тебя домой, там твое место.

Он остановился, горестно посматривая на заднее сиденье. Марли знал, что оно недоступно, как Олимп, и даже не пытался запрыгнуть. Я позвал на помощь одного из сотрудников пансиона, и мы вдвоем бережно подняли Марли и посадили в машину. Я повез его домой, с коробкой лекарств в придачу. Перед отъездом врач дала мне строгие указания. Марли запрещалась большая порция за один прием, то же относилось и к питью. Дни, когда он играл в подводную лодку в своей миске, уже миновали. С этого момента мы должны были давать ему небольшие порции и примерно по полчашки воды четыре раза в день. Таким образом, надеялась доктор, Марли удастся поддерживать спокойствие в своем желудке и избежать его вздутия. Еще Марли навсегда запрещалось пребывание в пансионе рядом с активными лающими собаками. Я, как и доктор Хопкинсон, был уверен, что именно тот фактор довел его до такого состояния.

* * *

Тем вечером, вернувшись домой, я расстелил на полу гостиной спальный мешок. Марли нельзя карабкаться по ступеням, а у меня не было желания оставлять беспомощного пса в одиночестве.

Я знал, что он всю ночь будет пытаться одолеть эти ступени, если не сможет находиться рядом со мной.

– Марли, мы устраиваем вечеринку с ночевкой! – объявил я, ложась рядом с ним. Я гладил его туловище – от головы до хвоста, пока на его спине не образовались комочки шерсти. Я вытирал слизь из уголков его глаз и чесал его за ухом, что ему очень нравилось. Дженни с детьми приедет утром, и она побалует его маленькими порциями вареной говядины и риса. Тринадцать лет Марли был рядом с нами, и вот наконец он дождался того, чтобы перейти на человеческую пищу. Не объедки, а полноценная еда прямо с плиты, приготовленная специально для него. Дети обнимут пса, не подозревая, как скоро его с нами уже не будет.

Завтра в доме снова зазвучат их громкие голоса. Но сегодня мы были вдвоем: я и Марли. Лежа рядом с ним и чувствуя на своем лице его дыхание, не мог не вспомнить нашу первую ночь тринадцать лет назад, когда принес домой крохотного щенка, который скулил и звал свою мать. Вспомнилось, как перетащил его коробку в спальню, и мы уснули, а я опустил руку, чтобы ему не было страшно. По прошествии тринадцати лет мы все еще вместе. Я вспоминал время, когда он был щенком и молодым псом: разодранные диваны и обгрызенные матрацы, веселые прогулки вдоль Берегового канала, танцы под музыку, страсть к глотанию предметов (в том числе чеков моей зарплаты) и сладкие мгновения взаимной симпатии. Каким же прекрасным и верным товарищем был Марли все эти годы и какими чудесными они казались мне сейчас!