* * *

— Ну, и куда ты пропала вчера? — строго спрашивает Антон вместо приветствия.

Я застаю его за битьём груши. На Антоне тонкая футболка зелёного цвета, и я ничего не могу с собой поделать, кроме как смотреть на его спину и представлять аккуратно сложенные в специальных воздушных мешках у него под кожей чёрные крылья сирены.

— Если хочешь, чтобы наши занятия продолжались, тебе придётся соблюдать режим. Никаких срывов тренировок. Никаких опозданий и сокращений времени по личным нуждам. Беспрекословное выполнение…

— Могу я кое-что спросить? — интересуюсь я невзначай.

Понимаю, что перебила Антона, с запозданием, лишь когда он перестаёт колотить грушу и смотрит на меня, вопросительно изогнув бровь.

— Беспрекословное выполнение всех заданий, которые будут на повестке тренировочных часов, — продолжает Антон. — Без нытья, без слёз. Ты сама пришла ко мне с просьбой вернуться в строй. — Антон выравнивает грушу, подвешенную к потолку, чтобы та перестала раскачиваться, снимает боксёрские перчатки. Я не могла и подумать, что мой уход так его заденет, но сейчас он уж слишком груб. И это, как я могу судить по нашему непродолжительному знакомству, не в его стиле. — Вот теперь я закончил. Теперь ты могла бы просить разрешение задать вопрос.

— Как вы познакомились с Татьяной?

Антон одаривает меня прищуренным взглядом:

— Это определённо не тот тип информации, о которой тебе стоит беспокоиться.

Он мне не доверят. Ещё бы, с чего вдруг? Закончив с перчатками, Антон уносит их в кладовую. Его путь обратно пролегает через секцию с оружием, поэтому возвращается Антон с двумя тренировочными катанами.

— Я ушла, потому что всё видела, — признаюсь я, когда Антон протягивает мне одну, выполненную из дерева и не несущую в себе никакой угрозы ни для него, ни для меня.

— Видела что?

— Ваши крылья. Вы — химера.

Антон дёргает плечами.

— Не понимаю, о чём ты.

Я, даже не пытаясь как-то замаскировать внимательный взгляд, осматриваю лицо Антона. Оно больше не кажется мне правильным. Я словно начинаю видеть всё то, что не замечала раньше — те черты, которые выделяются на фоне остальных. Каждая из них — чужая для другой и словно когда-то уже бывшая в употреблении.

— Вы химера, — повторяю я. — Я помню вас.

Помню его среди прочих. Помню, как он стоял во главе клина в широком поле. Помню, как он стал одним из первых, кто заговорил со мной, показав пример остальным химерам, продолжавшим считать меня угрозой.

То есть, не меня. Аполлинарию, разумеется.

— Помнишь меня? — переспрашивает Антон.

Я киваю, хотя не знаю, как объяснить ему, что конкретно имею в виду.

— Это сложно, — говорю я.

— Сколько тебе лет?

— Скоро будет восемнадцать.

— Ты не можешь меня знать.

Сказанное мной явно никак не хочет укладываться у Антона в голове.

— Я была не собой, когда мы встретились.

Это ещё больше запутывает мужчину. Он трясёт головой. Перекладывает обе катаны в одну руку, второй проводит по волосам. Они у него светлые, что для сирены — не редкость, а дикость. Я думаю о возможных генных комбинациях, которые Христоф мог использовать при создании Антона, и окончательно теряюсь, когда понимаю, что его, кроме крыльев, больше ничего не выдаёт.

— Я не понимаю, — Антон качает головой. — Что ты имеешь в виду?

— Я некоторое время была в теле Аполлинарии… Мне пришлось вернуться в прошлое, и…

Я замолкаю, потому как реакция Антона начинает меня пугать. Он не перестаёт качать головой, отрицая все слова, что я сказала, скажу или только собираюсь сказать. Он не сводит с меня взгляда холодного, почти что мёртвого.

Помещение тренировочного корпуса наполняется запахом металла.

— Вернуться в прошлое, чтобы спасти хороших людей…

Мои попытки не увенчиваются успехом. Катаны падают Антону под ноги, и пока он сам едва ли обращает на это внимание, мой взгляд прикован только к ним. Оружие распадается на части. На слишком много частей — так не должно быть. Я слежу за каждой: они одна за другой проваливаются в пол, внезапно ставший вязким, как зыбучие пески, но липким и жидким, как… мазут.

Что-то толкает меня в грудь. Пока я неестественно медленно падаю назад, я вижу, как Антон улетает прочь на своих широких чёрных крыльях. В одном с ним направлении устремляется взявшийся из ниоткуда огромный чёрный ворон.

Всё вокруг меняется, и вот я падаю с крыши. Чтобы понять, как много осталось до столкновения, я, борясь с ветряным потоком, с трудом, но переворачиваюсь на живот.

Не больше пары метров.

Я распахиваю глаза, когда острая боль пронзает нижнюю челюсть. Подо мной — пол и такой ненавистный мне зелёный ковёр. Ему удалось лишь смягчить падение с кровати, но не свести последствия к минимуму — я ударилась подбородком и прикусила язык, вмиг распухший во рту.

— Слава? — обеспокоенно спрашивает Артур, перешагивая порог моей комнаты.

Он помогает мне подняться, усаживает на кровать.

— Услышал твой голос и решил проверить, всё ли в порядке, — объясняется Артур, хотя я его об этом и не прошу. — В последнее время ты часто разговариваешь во сне.

Чуть помедлив, я качаю головой. Когда боль в языке утихает, я не без труда произношу:

— Я очень устала, Артур.

Сейчас утро, день только начался, и для Артура мои слова едва ли будут иметь хоть какой-то смысл, но я действительно настолько измотана, что думать разумно — это последнее, на что я способна. Порезанная Эдзе ладонь страшно ноет. Клятва скоро приведёт руку в порядок, но останется шрам, происхождение которого мне ещё придётся объяснять каждому любопытствующему.

Особенно родителям. Что же я скажу маме и Дмитрию?

— Это нормально, — говорит Артур. — Середина недели. К четвергу все чувствуют себя ужасно.

— У меня в последнее время одни четверги на неделе.

Артур усмехается, принимая мои слова за шутку, и за это у меня возникает беспредельное желание залепить ему пощёчину. Я буквально умираю, а ему смешно? Что он за брат такой? Но гнев пропадает так же быстро, как вспыхивает. Уже спустя мгновение я напоминаю себе, что сама выстроила между нами стену. Сердиться на Артура за то, что он не может докричаться до меня через неё — глупо.

— Ущипни меня, — я протягиваю Артуру здоровую руку.

Он вопросов не задаёт и мигом выполняет просьбу, заставляя меня пискнуть от боли.

— Спасибо, — вздыхаю. — Значит, я не сплю.

— Всегда рад.

Артур улыбается поджатыми губами. Мне бы хотелось верить, что он когда-нибудь сможет увидеть в моих глазах нечто большее, чем я ему позволяю, но, к сожалению, не все умеют читать