— Что ни шаг, то и спотычка, — пробурчал Ерофей Киселев, завидовавший, что не он, а Бугор кормщик коча.

— Кабы на коня не спотычка, ему б и цены не было, — возразил Казанец.

В суматохе крушения, когда еще была возможность что-то спасти, Казанец работал быстро, порывисто и сделал, пожалуй, больше всякого другого. Когда же все было кончено, он спокойно смотрел, как льдины размалывали остатки коча.

Придя в себя, Бугор оглядел ватагу. Все пятнадцать человек были на льду. Увы! Мало что удалось спасти из хлебных запасов!

В отдалении на большом разводье разворачивался коч Стадухина. Скоро он подошел к льдине, на которой ютились потерпевшие крушение, и принял их на борт.

Стадухин, разгневанный потерей коча, изругал Бугра, как мог. Обиженный и угнетенный неудачей, Бугор удалился в дальний угол кормы и сидел там молча, ни с кем ни слова.

Стадухину некогда было долго предаваться гневу. Теснимый льдами, он отошел назад, в сторону носа Эрри.

Осматривая берег и горный кряж, тянувшийся вдоль него, Стадухин увидел чуть заметный дымок. Кликнув своего писаря Ивана Казанца и Ивана Баранова, Стадухин указал им на дым.

— Идите и приведите языка. Буду ждать три дня.

Казанец переглянулся с Барановым. Оба воина молча пошли сряжаться.

Стадухин неслучайно выбрал этих людей. Он знал и Казанца, и Баранова. Худощавый, жилистый Казанец служил писарем поневоле. По духу это был отважный воин и сметливый прирожденный охотник. Немногословный, несколько хмурый с виду, он проявлял спокойствие и отвагу в бою, а в поиске был хитер и дерзок.

Иван Баранов, участник первого морского похода Дежнева, отличался упорством. При неудаче он лишь стискивал зубы, играя желваками на скулах, и тотчас же обдумывал новый способ добиться цели. Он редко не достигал ее, будь то преследование зверя или выслеживание противника.

На исходе третьих суток разведчики привели двоих связанных коряков. У Казанца была рассечена щека, а зипун пропитан кровью.

— Наша взяла, хоть рыло в крови, — проговорил он, сбрасывая зипун.

Старый казак Иван Пуляев, опытный лекарь, занялся ранами Казанца. Ему предстояло лечить и раненного в бедро Баранова.

Коряки смотрели гордо и старались не выказывать страха.

Стадухин приказал развязать их.

— Далеко ли Анадырь-река? — спросил Стадухин.

— Не слыхал о такой, — ответил старый коряк, желтое лицо которого было испещрено морщинами.

— Какая река? — спросил молодой коряк с белыми, блестящими зубами. — Вот камень-утес, — коряк показал на горный кряж, — конца ему не знаем.

— Об Анадыре-реке спознал? Где Погыча-река? — добивался Стадухин.

— Не слыхали, не ведаем, — ответили коряки, разводя руками.

Стадухин видел, что они не лгали.

— Прошлый год здесь прошли кочи. Такие, как этот. Семь кочей, — Стадухин отсчитал семь пальцев. — Видели их?

— Видели, — ответили коряки.

— Где они?

— Две больших байдары, как твоя, разбило море. Близко отсель разбило.

— Где люди?

Пленные долго молчали, переглядываясь. Однако, осмелев или устрашась сказать неправду, ответили:

— Наши люди побили их здесь, на земле. Не всех. Остальные жили у моря. Куда ушли, не знаем.

К великому удивлению коряков, Стадухин не убил их после этого признания. Он стал допрашивать их об остальных кочах.

— Куда ушли те пять кочей?

— Туда, — старый коряк махнул рукой на восток.

— Что слышно о них от оленных людей? Оленные люди приходят оттоль.

— Не слыхали, — ответили оба коряка.

Отпустив не нужных ему больше коряков, Стадухин стал думать, что делать. Большая часть хлебных и рыбных запасов погибла с кочем Бугра. До Анадыря, видимо, далеко. Льды заступили путь. Кто знает, пропустят ли они коч этим летом!

После долгого раздумья Стадухин встал, хмурый, но по-прежнему твердый.

— Решил я вернуться, чтоб вы напрасной смертью не померли, — сказал он своим людям.

Седьмого сентября под проливным дождем Михайло Стадухин добрался обратно на Колыму.

Что ни день, то новые хлопоты и огорчения одолевали беспокойного Стадухина. Целовальник Кирилла Коткин с торговыми и промышленными людьми, совладельцами угнанного коча, потребовал возмещения убытков. Трудно было ублажить этих крикливых людей, угрожавших судом.

Стадухин все же кое-как угомонил их. Одним он выдал заемные кабалы — расписки с обязательством уплаты после возвращения с Анадыря (Стадухин и не думал отказываться от похода на эту реку). Других он принял к себе в дружину, как имевших паи и право участия в дележе будущей добычи «рыбьего зуба». Главная же досада была от другого. Пока Стадухин бесплодно терял время в морском поиске, казаки Семен Мотора и Никита Семенов выведали от ходынцев о сухом пути с Колымы на Анадырь.

Семен Мотора набрал до сорока охочих людей, чтобы идти на Анадырь через горы. В отряд Моторы перебежали от Стадухина некоторые беглые казаки — Артемий Солдат, Шалам Иванов, Павел Кокоулин. Мало того, Мотора получил наказную память от приказного Василия Власьева!

Лицо Стадухина покрылось красными пятнами, когда он услыхал обо всем этом. Тут было от чего взбеситься. Не хватало, что Дежнев, возможно, уж на Анадыре. Какой-то Мотора, которого Стадухин считал тупицей, будет приказным на Анадыре, обогнав его, Стадухина, знатного землепроходца, имеющего наказ от самого воеводы. Не в дураках ли он, Стадухин? Все войско будет над ним смеяться, надрывая животы!

Была минута такого гнева, что Стадухин стал задыхаться и выкрикивал бессвязные ругательства. Несколько успокоясь, он пришел к Моторе и показал ему свой наказ от воеводы.

— Ты видишь, я приказный на Анадыре! — сказал он, тыча пальцем в бумагу. — Куда же ты лезешь со своим рылом!

Круглоголовый, слегка лысеющий украинец выслушал Стадухина, прибивая подметку.

— А на що мне, батько, твоя грамотка? Из нее сапога не зробишь. — Хитро прищурясь, Мотора посмотрел на Стадухина.

— Дубина! Тебе ж толкуют — я хозяин на Анадыре! Лишь под моей рукой быть тебе на этой реке.

— Який ж ты хозяин, коль Анадыря и не бачив? — Мотора глядел на Стадухина снизу вверх. Мелкие морщинки лучами разбегались от обоих глаз. — А я так гадаю, чи не Дежнев ли там хозяйнует! Що ж ты хочешь со своей грамоткой? Зимой прошлое лето кликать? — Мотора невозмутимо оглядывал сапог, точно любуясь своей работой.

— Дежнев! Такой же он самозванец, как и ты! — крикнул Стадухин, не в силах более сдержать себя.

Он кричал, ругался, грозил. Все напрасно. Чем больше он кипел, тем спокойнее отвечал упрямый Мотора. Стадухин плюнул, пообещал разгромить Мотору в пути и пошел к приказному Василию Власьеву. Однако сын боярский не забыл дерзости Стадухина на Яне и наотрез отказался отменить свою наказную память, выданную Моторе.