Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но ты же ничего не будешь знать об этом! И тебе это будет безразлично!
— Нет, не будет, — сказал я. — Еще как небезразлично мне это будет!
Колдунья сощурилась — глаза ее спрятались за складками жира.
— Ну, тогда мы сделаем так, что у этого небезразличия не останется источников. Мы просто убьем их, и делу конец! Терпеть не могу лишать себя удовольствия и убивать свои жертвы быстро, но... ничего не поделаешь. Стражники! Убейте...
— Нет! — прокричал я. — Если ты их убьешь, я ни за что не уйду из этого мира. Я останусь тут, чтобы отомстить тебе!
Сюэтэ закрыла рот и уставилась на меня со злобной, странной улыбкой.
— А что... это соблазнительно. Ведь мстить грешно. Тебя охватит ненависть, жажда мщения, ты поддашься злым чувствам, погрязнешь в них...
Сердце у меня ушло в пятки.
— Да, это было бы славно, — продолжала размышлять вслух королева. — Но что толку — ведь ты мог бы и вправду погубить меня.
Я увидел, в чем мой шанс победить.
— Вот-вот! А греховность моего отмщения была бы уравновешена его справедливостью! Все стало бы на свои места, если бы я уничтожил тебя!
— Вот именно, — процедила сквозь зубы Сюэтэ. Глаза ее снова приокрылись и зажглись злобными огоньками. — Значит, ты должен либо перейти на мою сторону, либо умереть.
Я почувствовал, как мой желудок оторвался и падает на дно глубокого колодца. Однако я сдержался и сказал:
— Что ж, умирать, так умирать, — но все-таки я сумел выговорить еще одно заклинание:
Налив вина, его благословил Он.
И, преломив, Он хлеб благословил...
— Хватит! — взвизгнула Сюэтэ. — Заткните ему рот!
Чья-то сильная рука хлестнула меня по губам. Из глаз посыпались искры. Я еще успел подумать: к кому мне потом обратиться — к стоматологу или к ортодонту.
— В темницу их! — крикнула Сюэтэ. — А дух девицы останется пленным в этой вот бутылке, пока я не вселю его в тело. О, тогда она оживет и будет смотреть на последние мучения своего возлюбленного! Бросьте их в темницу, а я пока подготовлю самую страшную месть для всех них. Такую месть, чтобы она порадовала моего господина!
Я побежал, стараясь не поскользнуться и не упасть, но меня поймали. Нас, всех троих, повели по коридору и бросили в темницу. Лицо мое горело — я был взбешен. Я знал, что «господин», о котором говорила Сюэтэ, не человек. Было у меня тяжелое, неприятное подозрение, что это существо занимает в иерархии Зла очень высокое положение. И я понимал, какая месть колдуньи будет ему по нраву.
Нас швырнули в темницу, и мы, больно ударившись, шлепнулись на пол. Дверь с громким стуком закрылась.
Вот ведь странно... Первое, что я почувствовал, — покой. Как тут было прохладно и тихо после пекла пыточной камеры. Темнота успокаивала, тем более что ее слегка рассеивал свет, проникавший через зарешеченное окошечко в двери.
А потом я ощутил что-то вроде изумления и удовлетворения: одновременно я здорово нарушил планы Сюэтэ. Трудно сказать, сколько времени уйдет у королевы на то, чтобы придумать, как меня одолеть. Наверное, я и вправду оказался для нее крепким орешком. На миг возникло искушение приписать происходящее могущественной силе моих «заклинаний», которая, в свою очередь, проистекала из моего почти законченного филологического образования. Однако скепсис возобладал над гордыней — происходящее скорее имеет отношение к тому, кто забросил меня в этот мир, чем к моей скромной персоне.
Вот бы с ним повидаться...
Но тут меня осенило. Если я такая драгоценность, понятно, что Сюэтэ пытается со мной договориться!
Значит, не исключено, что она снова попробует поторговаться. А раз так, надо придумать как можно больше контрзаклинаний. Была бы эта королева поумнее, первым делом убрала бы из игры Фриссона.
Или вообще убила бы его...
Голова болела и не желала работать. Я пробормотал короткое двустишие, чтобы прочистить мозги. Тут застонал и очнулся Жильбер.
— Что случилось? — встревоженно спросил я, и все остальные заботы сразу отступили.
— Что-то теплое и пушистое потерлось о мое бедро!
— Только не пытайся ударить, если не видишь, кто это!
Мне казалось, я догадываюсь, кто это.
А потом я услышал, как кто-то тоненько причмокнул языком в темном стенном проеме.
Я замер и шепотом сказал:
— Тихо все! — и громко спросил: — Кто здесь?
В нише опять прищелкнули языком, на этот раз зловеще. У меня на затылке волосы встали дыбом.
— Предупреждаю: я — чародей. Сама королева бесится, что я не подвластен ей даже здесь, в царстве Зла! Отвечай! Кто ты такой?
В нише молчали. А потом из темноты послышался шелестящий голос:
— Так ты победил королеву?
— Не совсем, — ответил я. — Но, похоже, здорово ей навредил.
— Общие слова, — отозвался некто из ниши. — Ты мне скажи, она унижена или нет?
— Пожалуй, да. Она в растерянности и с трудом управляется с делами. Но вот что чувствую я — это совсем другое дело! Ты скажешь мне, кто ты такой, или мне придется заставить тебя сделать это?
Всю мою усталость вдруг как рукой сняло. Я встал с пола и шагнул туда, откуда доносился голос.
В темноте что-то зашуршало, и кто-то прошипел:
— Берегись! А не то мои зверюшки покусают тебя!
«Зверюшки» было произнесено таким тоном, что я застыл как вкопанный, наплевав на падение собственного престижа.
— Вот что! Нам сюда нужен свет!
— Нет! — испуганно вскрикнули в нише, но я запел:
Светить всегда, светить везде, до дней последних донца.
Темницу надо осветить, а с ней — и незнакомца!
Во мраке вспыхнул факел, и я увидел жирного лысого мужчину с морщинистым лицом, лишенным подбородка. Видимо, он давно жил в темноте: кожа у него была сухая и бледная-пребледная. Одет он был в засаленные лохмотья, в которых с трудом угадывались некогда дорогие одежды. Мужчина отворачивался от света, обнажая длинные желтые зубы. Вместе с ним от света пятилось с полдюжины жирнющих крыс. Они скалились, показывая громадные резцы. Парочка крыс спряталась к хозяину под одежду.
У меня пересохло во рту. Я сглотнул слюну, прокашлялся и сказал:
— Странная у вас компашка, вам не кажется?
— А кого тут еще сыщешь? — огрызнулся лысый. — И к тому же они поприятнее многих моих знакомых.
Ага! Это надо воспринять как сигнал. Я взял себя в руки и поинтересовался:
— Люди вас обидели?
— Я тут один, обиженный. Говори мне «ты». Да, обидели, все до одного! Другое дело, что имели право — это да, потому что я людям много зла сделал. Так что все правильно, а?