Летчики JG-77 обожали Иоахима Мюнхенберга. Я знал его, он был великим пилотом, хорошим человеком, имел чувство юмора и был истинным джентльменом. Летчики его любили. И вот я оказался новым папашей в сплоченной семье, поэтому ко мне отнеслись с большим подозрением. Я сам бывал в такой ситуации, поэтому понимал людей. Большинство летчиков не воевало на других фронтах, это была единственная война, которую они знали. Я достаточно быстро узнал, насколько хороши англичане, когда «спитфайр» прострелил мне радиатор, и я был вынужден идти на вынужденную посадку в пустыне.

Да, они уже наступали нам на пятки. Затем я получил приказ эвакуировать JG-77 в Трапани на Сицилию, где уже находилась JG-2, туда направилась также JG-53 и почти вся JG-27. В результате все истребительные части покинули Африку. Мы знали, что союзники планируют высадку в Сицилии. Это было прелестное место, на заднем фоне маячила гора Эриче, белый песок пляжей был любимым местом отдыха туристов. Море было теплым, как ванна. Нужно было видеть этих людей – ветераны Ливии, Туниса, кое-кто из России. У нас не было более дисциплинированных солдат. Половина состава ходила в сандалиях и шортах, многие щеголяли без рубашек, пока не пришел приказ прекратить безобразие. Следовало избегать солнечных ожогов.

Первый бой, который я увидел, была стычка с В-25 «Митчеллами», но я в нем не участвовал. Нас подняли по тревоге, когда они были на подлете. Там было около 60 бомбардировщиков, а значит, следовало ждать и истребители. Обычно к бомбардировщикам по пути присоединялись Р-40 и «спитфайры» из Африки. У нас пропал один пилот, еще один был сбит, но выпрыгнул с парашютом, мы сбили один бомбардировщик и несколько повредили. Обычно мы узнавали о налете, когда открывали огонь зенитки. У нас не было радаров и хорошей наземной системы ВНОС.

Мы консолидировали свои силы и готовились к неизбежному вторжению, о чем знали все, кроме Берлина. Вскоре после перебазирования в Сицилию нас посетили несколько важных персон. Фельдмаршал Кессельринг прибыл через несколько минут после завершения вражеского налета на наш аэродром. Его самолет приземлился, и шины тут же разлетелись в клочья от осколков, усеявших поле. Он совершал инспекционную поездку, встречался с пилотами, говорил с командирами. Мы называли его «Смеющийся Альберт» из-за неизменно веселого выражения лица.

Надо сказать, что к этому времени у нас царило курортное настроение. Из-за страшной жары никто не соблюдал уставную форму одежды. Мы носили тропические хлопковые рубашки и шорты. Многие ходили в сандалиях, платочках и панамках, носили зонтики и валялись на шезлонгах, загорая. Вот что увидел Кессельринг, приземлившись. Я вскочил и скомандовал построение, что люди выполнили довольно вяло. Кое-кто был пьян, другие попросту не проснулись толком, так как вражеские налеты по ночам не давали спать. Кесельринг не слишком удивился.

«Штайнхоф, ваши люди знают, что идет война?» – спросил он. Я сделал тупое лицо и ответил: «Так точно, герр фельдмаршал! Мы воюем уже почти четыре года». На этот раз Альберт не улыбнулся. «Скажите своим людям, чтобы они хотя бы походили на немецких солдат. Это позор. Что было бы, если бы рейхсмаршал это увидел?»

Я ответил неожиданно для самого себя, ляпнув первое, что пришло в голову: «У нас нет кресла, которое выдержит его вес». Все вокруг расхохотались, а кое-кто даже упал на землю, сломав строй. Но я даже не улыбнулся, я был очень серьезен. Кессельринг завопил: «Смирно!» Однако понадобилось время, чтобы люди успокоились.

После этого он начал задавать конкретные вопросы, и я на все дал прямые ответы: «Нет, эскадра не боеготова. Нет, у нас не хватает самолетов и боеприпасов. Да, мои люди утомлены и нуждаются в отдыхе. Нет, я не доверяю Берлину и не думаю, что хоть кто-то там представляет, что здесь происходит, так как они думают жопой вместо головы».

Когда Кессельринг выслушал все это, он обратился к другим. Я никогда не забуду, как ему ответил один из моих младших офицеров. Он сказал: «Если великий фюрер так хочет сохранить Сицилию, почему он не дал нам, что требовалось в Тунисе? Тогда мы не оказались бы здесь». Я рассмеялся, услышав это, но Кессельринг, хоть и не был отъявленным нацистом, был возмущен этим ответом. «Просто выполняйте свои приказы», – буркнул он. Он отказался выделить мне летчиков и самолеты, хотя мы выдержали несколько месяцев тяжелых боев.

Когда Кессельринг уже садился в машину, чтобы уехать, он подозвал меня и сказал, рассмеявшись: «Штайнхоф, я сумел сдержаться, но то, что вы сказали про Геринга, едва не заставило меня обоссаться. Это чертовски смешно, однако вокруг было слишком много народа. Поберегитесь». После этого он укатил, а я вернулся к своим летчикам, когда все еще смеялись. Однако я подумал, что хотя бы дал им возможность немного расслабиться.

В конце июня нас навестил командующий истребительной авиацией (генерал истребителей) Галланд вместе с Лютцовом, Нойманом и Рёделем. Рядом с нами базировалась эскадрилья JG-53. Гитлер хотел иметь побольше войск в Сицилии. Я провел некоторое время с летчиками JG-27, которых помнил по прошлой службе. Я знал Франца Штиглера и Вернера Шроера. Всех командиров собрали на совещание, и Галланд с Лютцовом прочитали нам лекции по боям на Западе и действиям против тяжелых бомбардировщиков. Мы все понимали, что Сицилию удержать не удастся, мы не были дураками. Угроза вражеских тяжелых бомбардировщиков и растущее количество истребителей сопровождения – вот почему он прибыл к нам.

Когда Галланд был у нас, он также проинспектировал систему ПВО аэродрома, укрытия, летные полосы и все, что необходимо для нормальной работы авиабазы. В это время мы еще оборудовали аэродромы по всей Сицилии. Мы получили некоторое количество легких зенитных орудий для защиты аэродромов. Тяжелые 88-мм зенитки принадлежали зенитным дивизиям, не зависевшим от нас. Эти парни уже получали радары и могли помочь нам обнаруживать приближающиеся самолеты противника. Теперь мы могли заранее узнать о воздушном налете. Так как помешать налетам тяжелых бомбардировщиков было исключительно важно, я изучил рапорт Эгона Майера.

Я знал его с самых первых дней в летной школе. Я несколько раз встречал Георга-Петера Эдера, с которым познакомился лучше в JG-7. Они разработали тактику лобовых атак четырехмоторных бомбардировщиков. Я знал, что они работают над этим проектом. Эдер руководил летной школой во Франции после нового тяжелого ранения. Один из его курсантов был мой друг Илефельд, который успешно сбивал «гигантов», как он их называл.

Правила были очень простыми. Проблема заключалась в том, что когда крылья бомбардировщика заполняли прицел, стрелять было бесполезно, потому что цель находилась еще слишком далеко. Вам требовалось находиться в три раза ближе к бомбардировщику, чтобы добиться решающего попадания. Нас учили «никогда не стрелять слишком рано», «дождитесь, пока на перекрестие ляжет центроплан, а не консоли», «помните, что при атаке сзади у вас 50 процентов вероятности быть сбитым». Я также выяснил, что при атаке сбоку вероятность погибнуть немногим ниже.

Я начал обсуждать варианты лобовой атаки, которую хотел попробовать. Лобовая атака значительно снижала шансы противника на попадание. Однако в то же самое время снижались и наши шансы на успех, потому что оставалось меньше времени на обстрел цели. У вас было не более двух секунд, после чего следовало отвернуть. Всего две секунды. Я попробовал и понял, что такой метод не для меня.