— Это ваша первая поездка в Париж? — спросила она.

— Да.

— А ваша мать осталась в Тулузе?

— Моя мать умерла в больнице восемь дней назад, — сказал Николя.

Тревога Франсуазы усилилась и овладела ею целиком. Лицо Николя ничего не выражало. Как будто он думал о чем-то своем.

— Простите меня! — пролепетала она. — Это очень печально!

— Да, это печально, — добавил он. — Тем более что она очень страдала. Рак. У нее были боли в животе. Ее отвезли, и она умерла. — Он с минуту подумал, потом спросил хриплым голосом: — Мой отец говорил вам обо мне?

— Очень мало, — ответила Франсуаза.

— Меня это не удивляет. Он даже не захотел увидеть меня. А чем он занимается?

— Ваша мать вам этого не говорила?

— Нет. Вы знаете, он бросил ее довольно давно!

— Он преподает в Институте восточных языков.

— Преподаватель? Это забавно!

Он покачивал головой. Затем заговорил снова:

— У вас хорошо! О, а это что такое?

Он показал пальцем на большую черную голову из железного дерева.

— Негритянская скульптура, — ответила Франсуаза. — Из Кот-д’Ивуар.

— Вы ее купили?

— Мой брат привез ее оттуда.

— Он путешественник?

— Нет.

Она находила его менее тонким, менее загадочным, чем отец, однако с такой же волнующей привлекательностью во взгляде. Слегка неотесанный, но симпатичный. И такой жалкий в своем одиночестве! Этот видавший виды чемоданчик около стула…

— Сколько вам лет, Николя? — спросила она.

— Через девять месяцев будет семнадцать. А вам?

Дерзость вопроса вызвала у нее улыбку:

— Двадцать лет.

— Кроме шуток? Я думал, вы старше!

— Ну! Вот видите…

— Но тогда, мой отец… Между вами чертовская разница…

Он оживился. Живой взгляд, сморщенная мордашка — он был похож на фенека тети Маду. Странная веселость охватила вдруг Франсуазу.

Хлопнула дверь. В комнату вошел Александр. Он был весь мокрый.

— Ой! Идет дождь? — спросила она.

— И какой! — воскликнул Александр.

Он снял промокший пиджак, бросил его на стул и посмотрел на парня, который встал при его приближении. Николя сунул руки в задние карманы брюк и так и стоял с ввалившимся животом, расставленными ногами, в позе ковбоя из кинофильмов.

— Кто вы? — спросил Александр.

— Николя Верне.

У Александра сомкнулись брови. Вся его фигура казалась натянутой на стальной остов.

— А! — сказал он.

— Его мать умерла восемь дней назад, — сказала Франсуаза. — Он приехал сюда, потому что больше не знал, куда податься…

Она отчаянно бросилась вперед, чтобы не допустить столкновения между мужчинами. Но Александр, похоже, держал себя в руках. Он холодно и тщательно изучал сына с головы до ног. После долгого молчания он сказал:

— Кто посоветовал тебе приехать ко мне?

— Никто. Моя мать оставила мне ваш адрес…

— Она не оставила тебе ничего другого?

— Да, долги.

— Вижу, — пробормотал Александр, закатывая рукава рубашки.

Он взял из шкафа стакан, налил в него воды, выпил залпом. Франсуаза отметила, что у отца и сына была одинаковая, грубая и жадная манера пить, обхватив рукой весь стакан, двигая кадыком, напрягая подбородок. Александр сел на край дивана, под русский пейзаж, на котором синело небо Лазурного берега.

— Так что ты рассчитываешь делать? — спросил он, перебрасывая пустой стакан из одной руки в другую, как фокусник.

— Ну, честно говоря, — сказал Николя, — это немножко зависит от вас…

— От меня?

— Да… Поскольку у меня все как в тумане, я подумал, что вы, может быть, могли бы мне помочь первое время…

— Ты попал некстати, старик. Если у твоей матери были долги, у меня они тоже есть. И больше, чем у нее, разумеется!

— Это не обязательно деньги…

— Что же, если не они? Конечно, они!

— Вы все же не собираетесь меня бросить? — спросил Николя. Панический страх исказил его лицо.

Франсуаза подошла к мужу. Он размышлял. Стакан прыгнул из правой руки в левую.

— Мы должны что-то сделать для него, Александр, — прошептала она. — Это твой сын!

— Мой сын! Мой сын! Легко говорить! В один прекрасный день он сваливается на мою голову со своими бедами и требованиями! Что ты хочешь, чтобы я для него сделал?

— Хорошо, — сказал Николя, — я понял! Я сматываюсь!

Он взял чемодан и направился к двери, шаркая подошвами, покачивая плечами.

— Нет! — возразила Франсуаза. — Я прошу вас остаться!

Александр поставил стакан и посмотрел на нее с удивлением:

— Не хочешь же ты, чтобы он жил с нами?

— Да, хочу.

Парень остановился, в последнюю минуту окрыленный надеждой.

— Его место теперь здесь, — сказала Франсуаза.

Враждебное лицо Александра вдруг засветилось, он фыркнул, разразился невероятным смехом:

— Ну да! Ты права! Его место здесь! Между нами! И если я забыл о своих отцовских обязанностях, то, к счастью, у тебя-то развито материнское чувство!

Этот переход от неудовольствия к радости произошел столь стремительно, что Франсуаза наблюдала за ним с недоверием. Но нет, он был искренен. Александр всегда любил внезапные повороты, перепады настроения, рискованные ходы на пустом месте — все, что нарушало монотонность существования. Серьезное решение, которое она только что приняла, представляло для него всего лишь увлекательную партию. Он хлопнул Николя по плечу и заявил:

— Ты слышал? Доставай свои манатки! Тебя оставляют!

Николя поставил чемодан и прошептал:

— Спасибо.

Какое-то детское выражение смягчило его лицо. Глаза бегали, влажные и робкие.

— Сколько тебе сейчас? — спросил Александр.

— Семнадцать… Ну, почти…

— Уже? А где ты учился?

— У меня есть свидетельство!

— А дальше?

— Я не мог дальше учиться — очень быстро понадобилось, чтобы я работал. Моя мать была старшей продавщицей в магазине «Французские ткани». Она устроила меня на работу рассыльным, потом я перешел в грузчики. Она хорошо ладила с заведующим, по-моему… Мерзавец… Когда она заболела, он меня вышвырнул… Ему надо было пристроить сына какого-то приятеля…