— А подруга твоя? — хмуро осведомилась Юлька.

— На тебя ей плевать. — Я достал из пиджака сигареты. — Но с отцом твоим она точно бодаться не рвется, весовые категории больно неравные. Если ты перестаешь ей солнце закрывать, она все забудет.

— Не кури, — попросила меня приятельница, наконец-то вставшая со стула. — Потом мать мне все мозги расплавит, у нее на это дело бзик пошел. Ладно, договорились. Можешь позвонить своей Стеллочке, сказать, что ты меня уговорил. Может, она тебе даже какую-то награду выдаст.

— И снова ты смотришься глупо, — сообщил ей я, убирая сигарету обратно в пачку. — Шутка так себе, заезженная.

— Что ты там предлагал? — уточнила у меня Юлька, развязывая пояс халата, под которым, естественно, у нее ничего не было надето. — «Иди сюда» и все такое? Эта акция еще действует?

— Только дверь закрою, — озаботился я. — А то случится третье явление тети Жанны народу, это уже перебор.

— Вот, а говорил, что не мой. — Ее руки обвили мою шею. — Ничего ты, Швецов, не понимаешь в этой жизни.

Ну, может, и так. Да и не так это для меня важно. Главное, что никто никого в ближайшие дни убивать не станет.

Когда мы спустились вниз, то день вовсю клонился к вечеру, а семейная чета Певцовых, естественно, давно уже отобедала. Не стали они нас ждать.

А еще я унюхал в обеденной зале до боли знакомый аромат. Если вернее — трубочный табак, еще точнее — смесь табаков. Отец этот сорт зелья специально из Англии выписывал, никакое другое не признавал.

— Что носом водишь? — поинтересовался у меня Певцов, сидящий за столом и попивающий кофеек. — Учуял родной запах? Ну да, заходил Толя в гости, было. Но я же не могу его развернуть на пороге из-за того, что сейчас в моем доме его сын находится, верно?

Верно-то верно, только я в совпадения не верю.

Хотя…

Какая разница?

— Да мне такое и в голову не пришло даже, — заверил я его. — К тому же мы с ним вчера нос к носу столкнулись. Ну и ничего, очень мило поболтали.

— Уж наслышан, — хмыкнул дядя Сережа. — Не знаю, что ты там ему наплел, но Толя два раза тебя «сыночком» назвал.

Выходит, здорово я родителя разозлил. Просто в его устах данное слово является не ласковым обращением к любимому чаду, а уничижительной характеристикой.

— Характер, — вздохнул я. — В него, кстати, и пошел.

— Вот и я про то. — Дядя Сережа хрустнул печенькой. — Садитесь есть, недоросли. Да, Валер, давай-ка мы с тобой разговор на потом перенесем, если ты не против. Мне надо с бумагами еще поработать, а вопрос все же серьезный, его на ходу обсуждать не стоит. Лучше приезжай-ка ты к нам в следующую субботу часика в два на обед. Посидим, ухи похлебаем, шашлыков покушаем, вина выпьем, все обговорим. Жанна нам своих фирменных пирогов напечет. Самолично расстарается, а не закажет где-то в пекарне.

— Да? — удивилась его супруга.

— Да! — сказал как припечатал дядя Сережа.

— Да. — Верно классифицировав его интонации, мило мне улыбнулась тетя Жанна. — И Юленька мне поможет.

— Не знаю, не знаю. — Моя подруга уже ухватила изрядный кусок холодной телятины, а сейчас выбирала соус, с которым ее есть станет. — Готовка — не мое.

— Не поверишь, дочь, но как бы я был счастлив, если бы удалось узнать, что же в этой жизни твое, — печально произнес дядя Сережа. — Пока под данное определение подходят только ночные гулянки и безделье.

— Ой, не начинай! — попросила его моя приятельница. — Мам, а что, аджики нет?

Это все было очень мило и по-семейному, вот только не нравилась мне мысль о том, что в следующую субботу сюда ехать надо. Во-первых, я понятия не имею, что через неделю будет, особенно учитывая то, на какой карусели я верчусь. Во-вторых, дядя Сережа явно решил довести до ума тот план, в котором я и Юлька сначала обмениваемся кольцами, потом уезжаем на месяц куда-нибудь в Венецию или Флоренцию, а через годик дарим ему внука. Вернее, нашим семействам, уверен, что мой отец в теме и в деле. Даже не удивлюсь, если я его здесь за столом увижу. Причем он и не подумает разыгрывать картину «да мы тут случайно оказались». А зачем?

Но пришлось все же дать слово, что я заявлюсь сюда в следующие выходные, никуда не денешься.

К дому я подъезжал уже в густых вечерних сумерках, поскольку хорошо пришлось на трассе постоять. Лето, вечер, пробки. Мерно гудел мотор машины, водитель всю дорогу тихонько напевал какие-то восточные куплеты, что-то вроде «ай-лай-махалай», и я под этот аккомпанемент чудно задремал. И уже чуть ли не у самого подъезда меня разбудил телефонный звонок.

Оказалось, это про меня Пал Палыч вспомнил. Вот уж не ждал, не гадал.

— Валера, привет! — бодро проорал он в трубку. — Как твои дела?

— Привет, — ответил я ему. — Помаленьку. Ого!

— Чего «ого»? — удивился оперативник. — Ты о чем?

— Это я на счетчик такси глянул. Цифра впечатлила.

— Ясно. — Михеев помолчал пару секунд. — Слушай, я вокруг да около ходить не стану. Валер, нам твоя помощь нужна.

— Нам или тебе? — уточнил я. — Если тебе — за мной должок, потребуй — и получишь.

Я отдал водителю деньги и вылез из машины.

— Все же «нам», — ответил оперативник. — Но если что, то можешь списать мой долг, не проблема. Мне важен результат. Но о деталях лучше не по телефону. Я неподалеку от тебя нахожусь, может, подъеду, потрещим?

— Валяй, — согласился я. — Только есть у меня дома нечего, сразу предупреждаю.

— Пиццу закажем, — предложил сотрудник Отдела. — Я угощаю.

— Не вопрос, — согласился я, открывая подъездную дверь. — Тогда жду.

А дальше на меня навалилась темнота.

Глава пятнадцатая

Эта женщина была очень красива. Ее лицо словно сошло с картин русских художников семнадцатого-восемнадцатого веков, к примеру, Рокотова или Левицкого, оно пленяло раз и навсегда некоей особенной прелестью, для описания которой и слова-то вот так сразу не подберешь. Разумеется, художникам свойственно преувеличивать достоинства изображаемой персоналии, да и денежных заказчиков редкий творец захочет расстраивать. Правда в искусстве — это прекрасно, но в данном случае она ведет не к славе, а к вынужденному голоданию. А ведь в то время красавиц было не так и много, у большей части девиц с тех портретов черти на лице горох молотили. Оспа до той поры, пока Фома Димсдаль не начал в России прививки ставить, народ косила и уродовала будь здоров как, особо не разбирая, кто перед ней —