мире есть человечность, справедливость и доброта. Всё тлен. Сильные имеют слабых — это факт!

И если ты слаб, то никто тебе ничего не должен. Просто смирись с тем, что тебе не повезло, копошись с своём дерьме и не суйся на свет, где пируют небожители. А если тебе что-то не нравится, то это лишь твои трудности и никто не обязан их решать.

Плыви по течению и больно не будет.

Ночь прошла как в бреду. Мне снился Янковский, который грязно лапал меня, разъярённый Иса, избитый Басов, плачущая Марта. Зачем-то дед Ярослава, который с пеной у рта журил меня за то, что я всё-таки испортила жизнь его внуку. И моя мать, безудержно твердящая мне: «помолись, бог всё видит, бог всё знает, он поможет, только помолись ему!».

И, наверное, не надо говорить, что утром я проснулась разбитая и опустошённая, а затем собралась и поехала целенаправленно, но не на учёбу, а в ту самую больницу, где должен был быть Басов. Правда, спустя пару часов бесплодных попыток разведать о нём хотя бы крохи информации, я всё-таки узнала, что его почти сразу перевезли в частную клинику, где он был до сих пор.

Туда я и отправилась. А там уж просидела в холле до самого вечера, ожидая хоть какой-то весточки о парне. От меня же лишь отмахивались пустыми фразами:

— С ним всё хорошо, жить будет. Не волнуйтесь, девушка, и езжайте домой, за ним присматривают лучшие врачи этого города.

Но я не сдавалась. Мне, кажется, было жизненно необходимо собственными глазами убедиться в том, что Ярослав дышит, что его сердце бьётся, а на щеках горит румянец. Разве многого я просила? Всего лишь взгляд украдкой, чтобы выдохнуть. Чтобы мысленно отправить ему благодарность за то, что он сделал.

И прошептать «люблю…»

— Девушка, — я, скрюченная на неудобном стуле, вдруг увидела перед собой аккуратные белые парусинки и зелёный сестринский халат. Тут же вскинула глаза и с мольбой уставилась на девушку, которая мило мне улыбалась.

— Да?

— Вы же к Басову?

— Да, я к нему, — и сама не заметила, как в умоляющем жесте сложила руки на своей груди.

— Тогда подождите пересменки, она будет через полчаса. А там уж я вас провожу к нему, но только ненадолго. Минут на пять, не более.

— Спасибо! — подскочила я на ноги и только было бросилась обнять в порыве благодарности девушку, как тут же осеклась и повернулась на резкий шум.

Это в холл клиники с апломбом и целой свитой зашёл пожилой мужчина, с трудом опираясь на трость и хмуря свои кустистые брови. Затем хромая, но чрезвычайно гордо, прошёл мимо и остановился у стойки администрации. А у меня сердце рухнуло в пятки, потому что я с первого же мгновения его узнала.

Это был он — Басов Тимофей Романович. Тот самый человек, кто так же, как и Мирзоев, пытался купить меня.

— Ярослав Басов — мой внук. Попал сюда вчера по скорой. Я должен немедленно его увидеть. Сейчас же! — прогромыхал он на весь холл клиники, и сотрудники тут же раболепно засуетились.

И пока вокруг него кипела мышиная возня, сам старик повернул голову и хмуро принялся выспрашивать у кого-то из своих приближённых:

— Как он вообще здесь оказался, чёрт вас всех раздери?

— Подрался, потом попал под колёса автомобиля.

— Он что обдолбанный был?

— Никак нет, Тимофей Романович. По нашим данным, Ярослав решил заступиться за девушку, а та оказалась девкой лёгкого поведения. В полиции эту информацию тоже подтвердили.

— Развелись шалавы, — брезгливо выплюнул старик и передёрнул плечами. — Кто такая вообще?

— Да кто бы её знал? Очередная шелупонь без рода и племени, — пожал плечами мужчина и на этом обмен новостями подошёл к концу, так как Басова старшего пригласили пройти в палату его внука.

Я же только сглотнула горький ком, что напрочь забил мне горло, и подняла глаза на медсестру, что всё ещё стояла рядом со мной.

— Не надо встреч, — хрипло выдавила я из себя, — и вообще, если спросят, не говорите, что я приходила. Хорошо?

— Хорошо…

Развернулась и понуро побрела на выход. В глазах стояли слёзы, но я больше не плакала. Только поняла, что слишком высоко замахнулась. Шелупони не место рядом с таким, как Ярослав. Увы, но это хоть и горькая, но правда…

Глава 34 — Тёмные времена

Вероника

— Марта? — тихо постучалась я в комнату к лучшей подруге.

— Я не голодна, — услышала приглушенный голос девушки. Грустный. Надтреснутый. Пустой, лишённый какой-либо эмоциональной окраски.

— Впусти меня, — стукнула я ещё раз в дверь.

— Снова будем реветь. Я устала от слёз.

— Ну и что? Зато вместе, Марта.

— Потом, Ник…

Я от досады закусила губу, но всё-таки развернулась и с тяжёлым сердцем побрела на кухню, где села за обеденный стол и уставилась в его деревянную, покрытую матовым лаком, крышку. Чуть поскоблила прожилки ноготком и вновь обречённо вздохнула, понуро слушая, как стонет за рёбрами избитая ногами душа.

С событий в клубе прошла неделя. Ровно семь бесконечных дней, где кроме тоски и бессильной злобы, я не чувствовала ничего. И если с моим разбитым уже в который раз сердцем было всё понятно, то из-за страданий лучшей подруги хотелось рвать на голове волосы, а ещё плюнуть в равнодушную морду Стафееву. Он ходил по институту с отсутствующим выражением на лице — полный штиль и никакого раскаяния. Тогда как Марта умирала от неразделённой любви, не в силах даже встать с постели и отправиться на занятия.

Взяла больничный и слабо прошептала мне:

— Не могу.

Ещё утром в воскресенье она вроде бы с верой смотрела в завтрашний день, а к вечеру понедельника потухла и перегорела. Рядом с ней лежал телефон, его экран транслировал личную страницу социальной сети той самой Ани, которая пестрела милыми фотографиями в обнимку с Фёдором, сделанные в ночном клубе. На подписи — сплошные сердечки. В комментариях отметился и сам Стафеев с ответными признаниями.

— Мудло, — покрепче обняла я Марту. А та расплакалась и на целую неделю выпала из жизни, страдая по тому, кому она была не нужна.

— Зачем он тогда смотрел на меня так, Ника? — глотая свою безграничную боль, шептала подруга и задавала мне вопросы, на которые я не знала ответа. — Зачем прикасался, будто бы я была важна ему? Зачем помог? Зачем кинулся за мной по щелчку пальцев? Зачем…

— Не знаю, — честно ответила я.

Но у меня и самой было целый воз неотвеченных вопросов, ведь Янковский так