Но Стафеев проигнорировал вопрос своей подруги, а затем вдруг встряхнулся и снова нацепил на себя максу равнодушного, совершенно не обременённого эмоциями человека. Сухо глянул на Марту и жёстко рубанул.

— Я должен идти.

А дальше мы обе в шоке уставили на то, как Стафеев нежно обнял свою девушку и прошептал ей на ухо:

— Всё хорошо, малышка. Я с тобой…

Марта отвернулась. Я только покачала головой, но тут же забыла об этой драматичной сценке, когда в поле моего зрения появился полицейский, давая указания всех участников драки везти в отдел. Спустя ещё полчаса нас уже всех допрашивали в участке.

На меня нещадно давили и вообще вели себя в высшей степени грубо, объясняя это тем, что я зарвавшаяся лгунья. И вообще, у них есть свидетель, который дал показания, что я знала, куда и к кому шла, а именно к Исе. И сделала это добровольно. А ещё, что я не один месяц состояла в интимной связи с Янковским и Мирзоевым одновременно, причём делала это за деньги.

Это был тот самый тип, который направил меня прочь из клуба, уверяя в том, что Марта его стремительно и внезапно покинула.

А позже нашёлся и второй человек, который подтвердил, что на встречу с парнем я шла сознательно и чуть ли не в припрыжку. Про присутствие Янковского не было сказано ни слова. Меня на этот счёт вообще слушать не собирались, мотивируя это тем, что у парня было железобетонное алиби и его вообще не было в городе.

И всё это форменное безобразие творилось на фоне того, что Ису Мирзоева отпустили почти сразу же, да ещё и извинились, пообещав разобраться с нарушителями правопорядка, и привлечь к ответственности тех, кто посмел поднять на бедняжку руку и оклеветать его. О, я слышала, как в участок явился его отец и орал так громко, что стёкла на окнах дрожали.

Меня, Марту и Фёдора же мучили в участке до самого утра. А затем отпустили, пообещав нам огромные проблемы, если мы не придём в себя и не начнём давать «правдивые» показания.

Вот только очутившись на свободе, я первым делом поехала не домой, а туда, куда увезли Басова. Адрес больницы мне сообщил следователь, который несколько часов кряду мурыжил меня с сальной улыбкой на губах, считая той, кто торгует собственным телом направо и налево.

— Ник, давай хоть переодеться заедешь домой, а? — скептически оглядела меня Марта с ног до головы, но я тут же отмахнулась от этой бредовой идеи.

Плевать на внешний вид, мне важно было знать, что с Ярославом всё в порядке.

Остальное побоку…

Вероника

— Ладно, — тяжело вздохнула Марта, — но все твои вещи остались в клубе, Ника. Ты без денег, без телефона. Включи мозги!

— Но…

— Ничего с твоим Басовым не случится за тот час, в который ты заберёшь свои вещи и дома переоденешься во что-то, что не испачкано грязью подворотни и кровью.

Я же нахмурилась и нерешительно кивнула, а там в максимально сжатые сроки умудрились снова разжиться телефоном, средствами на проезд и чистой одеждой. Наскоро же принятый душ немного сбил с меня чувство внутренней гадливости от произошедшего, а также наконец-то помог расставить в голове всё по своим местам. И главное тут было то, что Ярик, не задумываясь, пожертвовал собой, чтобы спасти меня из-под колёс обезумевшего от ярости Янковского.

Просто взял и сделал, напрочь игнорируя то, что именно я заварила эту кашу. И неважно, что я хотела досадить лишь Ярославу. Причины — это уже дело десятое. А результат есть и от него, увы, никуда не деться.

По выданному мне адресу больницы я была уже спустя минут пятнадцать. Но оказалось, что торопилась я зря, ибо увидеться с Басовым сегодня мне никто не разрешил бы, ибо свидания с больными, как оказалось, проводятся исключительно в рабочие дни и в регламентированные для этого часы.

Я сникла. И почти расплакалась, но все же умоляла бесконечно сказать мне, всё ли в порядке с парнем, что спас мне жизнь. Но от меня вновь отмахнулись и назидательно поведали о том, что я никто и звать меня никак, чтобы они отчитывались о состоянии здоровья своего пациента.

На этой минорной ноте разговор со мной был окончен.

А я, превратившаяся в руины, побрела домой, где остаток дня вообще не знала, чем себя занять, чтобы дожить до понедельника. Беспокойство съедало меня изнутри. Переживания за Ярослава глушили. Нервная система была напрочь подорвана неизвестностью и страхом.

Марта же, хоть и сама была похожа на разбитую в дребезги вазу, смотрела на меня с сочувствием и пыталась утешить, да только получалось у неё это из рук вон плохо. Мы обе были разрушены до основания.

А уже поздним вечером на мой мобильный поступил звонок с неизвестного номера. Я, молясь, чтобы это была весточка от Ярослава, схватила трубку и с замиранием сердца приняла вызов.

— Алло.

— Вероника Истомина? — послышался на том проводе мужской голос с чуть восточным акцентом.

— Да, это я.

— Очень хорошо. Тогда слушай сюда внимательно, Вероника. Слушай и не перебивай. Меня зовут Сурен Вахабов, я адвокат очень уважаемого человека в этом городе — Талгата Мирзоева. Того самого, на чьего сына Ису ты сегодня написала заявление, обвинив парня в попытке твоего изнасилования.

— И что вы хотите? — совершенно безучастным тоном произнесла я, уже наперёд зная, что сейчас меня будут запугивать или пытаться купить.

— Чтобы ты прекратила валять дурака и забрала своё заявление, девочка. Если сделаешь это, то господин Мирзоев будет тебе очень благодарен. Ты же понимаешь, о чём я?

— Допустим, понимаю.

— Отлично. Я рад, что ты оказалась умненькой девочкой. Но, Вероника, если ты не поступишь мудро, то нам придётся выдвинуть против тебя встречные обвинения, а там уж привлечь по всей строгости закона за ложный донос, вымогательство и проституцию. И уж поверь, мы найдём способы, чтобы доказать каждый из перечисленных мною пунктов.

— Я вас услышала, — выдохнула я в трубку, а затем со всей дури прикусила кулак, чтобы не орать в голос от гадливости и отчаяния.

— Рад этому, Вероника. Время пошло — срок тебе до конца следующей недели.

И отключился, а я упала на свою кровать и слепо уставилась в потолок. Не плакала, уже было нечем. На сердце лишь тяжёлой, каменной плитой давил груз вины за содеянное. И за самонадеянность. За тупую веру в сказку, что в этом