— Ну, они говорят: совершив зло, прощен будешь. А я говорю: совершай зло, все равно прощен будешь! Разницы почти никакой, а практическая польза — сама понимаешь. — Он снова сделал выразительный жест руками. — Ведь и там, и там, совершая зло, мы приближаем конец, только я хочу это сделать быстрее, избавив мир от лишних жертв. Кто осмелится возразить мне, если у него с головой все в порядке?

— Почему же тогда вы до сих пор не набрали этих десяти?

— В этой истории еще не было совпадений, чтобы и с головой в порядке, и думали так, как я, — с видимым сожалением произнес он. — И не забывай! Надо еще удивить меня, оставшись живым! Ты — первая. Впрочем, для столь важного дела мне было бы достаточно и одного. Так что вся надежда на тебя.

— Для какого дела?

— Ты видела его.

Она стояла неподвижно, не силясь ни понять того, что происходит, ни стараясь избавиться от всего этого. Ей показалось, что в таком состоянии она чувствовала себя более защищенной. По крайней мере, сейчас.

И вдруг, будто находясь в это мгновение не здесь, а где-то далеко-далеко за горизонтом, медленно, словно намеренно показывая свою отстраненность, Лера произнесла:

— Нет. Они еще предлагают человеку услышать пение лесных птиц.

— А человек выбирает квартиру площадью триста шестьдесят семь метров! — уже раздраженно воскликнул он.

Лера вздрогнула.

— Я вижу, что еще не убедил тебя? — Голос снова стал ровным. Лера покачала головой. — Ну, хорошо, приведу тебе самый свежий пример. Помнишь, когда ты была на месте Эльзы и увидела глаза любимого, я спросил тебя, что ты почувствовала в это мгновение.

— Так это были вы? — вырвалось у нее.

— Да, мой голос был чужим в том монологе. В монологе, но не в действии.

— Так вы… принимали участие?

— Да, вмешался, правда не самым удачным образом. Помешали.

— Кто?

— Ты.

— Я?

— Да ладно об этом, — переходя на миролюбивый тон, ответил он. — Вопрос в сути, точнее, в цели. Я хотел помочь им, а ты своим вмешательством помешала этому. И если ты согласишься с тем, что я тебе сейчас расскажу, это будет еще одним аргументом в пользу того, чтобы ты ничего не потрясала здесь, а спокойно и легко шла вперед.

— Вы что же, считаете, что если бы он… сам… сделал это, было бы лучше?

— Скажи, а чем отличаются самоубийцы от тех, кто погиб, бросившись спасать человека?

— Это же ясно. У них не было цели покончить с собой. А у первых такая цель была.

— А если человек ищет смерти, ну, например, на поле брани? Скажем… — он задумался. — Возьмем что-нибудь этакое романтическое, учитывая, что ты женщина. Вот маршал Ней у Наполеона. Он искал смерти в битве при Ватерлоо, искренне искал. Да таких примеров множество. Можно ли его назвать самоубийцей?

Лера задумалась.

— Ага, уже ближе, — обрадовался он. — Тогда следующий вопрос. А как быть с теми, кто убивает себя, не ведая об этом? При этом не спасает никого и не ставит такой цели?

— Если он сделал это невольно, то не может быть самоубийцей!

— А что же тогда происходит в те мгновения, когда он видит, кого сжигает, и она еще жива и смотрит ему в глаза!

Ее лицо исказилось от ужаса.

— Ведь согласись, в душе человека в этот момент не могут происходить обычные процессы. Они сверхнеобычны. Ведь не может же неимоверное напряжение человеческого духа в эти мгновения быть мертво и неподвижно! Что порождает оно в душе? Согласись, что если перед тобой женщина, которую ты любишь, ради которой живешь, — ты убиваешь себя сам. Если бы он узнал любимую потом, через некоторое время, самоубийством это назвать было бы нельзя. Но он убивал ее живую и сознавал, что делает, хотя бы одно мгновение!

— Замолчите! Замолчите! — закричала Лера. — Я не хочу больше этого слышать! — Окружающее поплыло у нее перед глазами.

Когда она пришла в себя, лиловое мерцание ореола по-прежнему не давало разглядеть его лучше. Но это сейчас и не требовалось.

— Сверхнеобычно… согласна. Да, я согласна, сверхнеобычно.

— Так что же, что оно меняет в человеке? Какие пласты в его невидимой для меня глубине приходят в движение? Ведь что-то невероятное происходит там, в вашей душе, и это невероятное меняет все. Почему он становится другим и я не узнаю его? Объясни!

Самообладание уже полностью вернулось к ней.

— Я знаю, что происходит там… теперь знаю. В это мгновение в нем рождается вера. Нет, возрождается! Она есть в каждом из нас, только дремлет. И чтобы разбудить ее, одному надо просто остановиться, а другому пережить смерть. Свою или любимого человека. Вот и все.

— Вера? Но… но не торопись. Наверное, все-таки такое потрясение дает человеку другое, нечто вроде сверхспособностей. Видеть там… через стену или влиять на других людей. Я ждал по меньшей мере такого ответа. И я всегда стараюсь поддержать человека в этот момент. Я протягиваю ему руку — вот с чем ты должна согласиться.

— Да, я поняла, вера! — словно не слыша его слов, повторила Лера. — Но не все из них это понимают и берут иногда другое…

— Ну какая еще вера? — Он раздраженно и резко поднял руки. — Что за блажь! Ну скажи, что дает человеку эта вера? Что?!

И вдруг Лера почувствовала необычайную легкость, как будто не было этих последних мгновений, как будто по чьей-то неведомой воле силы, только что оставившие ее, вернулись, наполнив ясностью уже помутившийся разум. Она неожиданно поняла, что знает ответ на этот вопрос:

— Вера? Вера не дала бы Лойко Зобару воткнуть нож в сердце любимой! И жизнь их была бы легендой в песнях. Вера остановила бы тысячи других кинжалов, а главное — весь этот чудовищный конвейер смерти ваших любимых, и люди забыли бы слово "война"! Вера сделала бы всех мужчин мира отцами, а слезы тысяч матерей превратила бы в слезы радости. И самым дорогим на свете стали бы глаза их брошенных детей.

Вера делает из ада — пепел! Вера подарила бы каждой женщине любовь, без которой нет ничего живого на этой земле. Вот что дает вера!

Он разочарованно развел руками. Молчание длилось около минуты.

— Пора определяться. Другого выхода нет.

— Какое это имеет отношение к тому, что происходит сейчас? — выдавила из себя Лера. — И неужели было бы лучше, если бы я не вмешалась тогда?

— Твой второй вопрос содержит ответ на первый. Но все-таки… давай еще раз и… по порядку. Я вынужден повторить свой вопрос. Ответ очень важен для меня, да и для тебя тоже. А мне он еще недоступен. Ведь у меня нет души.

Она вздрогнула.

— Да, да. Именно это я и хочу понять. Что это такое, с чем вы так боитесь расстаться? Что за тайну, недоступную мне, хранит ваше сердце? Что это за сущность, которую нельзя потрогать и увидеть, но которая бывает для вас дороже жизни, своей единственной жизни, столь необходимой не только вам, но и вашим родным, близким? Как же вы расстаетесь с ней, не думая о них, но сохраняя душу? Что за субстанция, перед которой меркнут все сокровища мира и чем я не могу обладать? Чем она так дорога вам?! Что дает она вам такого, чего не могу дать я?