Я не виню папу с мамой. Но я все же хочу сказать, что когда ты растешь в семье, где тебя любят и уважают тебя как личность, – это не самая лучшая подготовка к большой жизни. У нас была настоящая семья, и хотя я тогда этого не понимала, именно потому, что у нас в семье было все хорошо, мы были уродами.

Смотрю в окно. На углу ошиваются две проститутки. Ждут клиентов. Это не явные проститутки. Обе страшненькие, обе плохо одеты. Какие-то все задерганные, замороченные. И от них веет медленным умиранием – как и от большинства таких женщин. Но кому интересно, тот знает, что это именно проститутки. И знает, где их найти. Меня поражает и даже немного пугает, что у них вообще есть клиенты. Да, мужикам в принципе все равно, кому заправить свой болт, но эти женщины… у них нет ничего, что могло бы заинтересовать мужчину. Ну, кроме первичных половых признаков. Проститутки, работающие в лондонских отелях, бывают красивыми и интересными. У уличных женщин нет вообще ничего, даже квартиры, где можно спокойно работать; но мужики регулярно пользуются их услугами – под ближайшим кустом. Причем эти мужчины – не какие-то дряхлые пенсионеры, у которых нет постоянного доступа к молодой, свежей плоти. Большинство из них молоды и по сравнению с проститутками выглядят просто шикарно. Одно дело – знать про неразборчивость сильного пола, другое дело – видеть все это своими глазами. Все-таки мне неприятно осознавать, что мужикам все равно, где и с кем, и что возбужденное шевеление у них в штанах на самом деле никак не связано с тобой лично.

Я готова признать, что это действительно очень легко – испортить себе жизнь. Один опрометчивый шаг или даже вообще никаких неосторожных шагов – и привет. Но я все равно ненавижу их, этих женщин. Потому что они – зло в чистом виде. Однажды утром меня разбудил звонок в дверь. Женщина объяснила, что она живет в «квартире, где вход со двора», и что ей нужны деньги, чтобы заплатить за электричество – чтобы подогреть бутылочку с молоком своему ребенку. Я посмотрела на часы. Половина пятого утра. Ну хорошо. Если ты ломишься к людям в два часа ночи, есть шанс, что они еще не ложились спать. Если ты ломишься к людям в шесть утра, есть шанс, что они рано встали.. Но если ты ломишься к людям в полпятого утра, ты – ходячее зло.

Вся эта история про электричество и бутылочку с молоком – это был полный бред. Понятно, что это была проститутка, которой не хватало на дозу. Время было полпятого, поток клиентов иссяк. Ты говоришь, что живешь в «квартире, где вход со двора», то есть ты тут не, просто проходишь мимо, ты вроде как соседка, но не из тех соседей, кого знают в лицо. Деньги нужны не тебе, а твоему ребенку. Ты знаешь, что больше никто во всем доме тебе денег не даст, и поэтому ты пришла ко мне. Я была на 99,9 процента уверена, что она врет, но в квартире, где вход со двора, и вправду жили одни неимущие неудачники, причем никто не задерживался там надолго, и я лично была свидетелем, как у женщин с маленькими детьми напрочь съезжала крыша и они вытворяли и более странные вещи, чем звонить в дверь к незнакомому человеку в половине пятого утра. Мне ужасно хотелось спать. Я дала ей немного денег, которые она обещала вернуть буквально через пару часов. Разумеется, она ничего не вернула. Больше я ее не видела, но я хотя бы могла утешаться тем, что я оказалась права.

Злу в чистом виде плевать на всех, кроме себя самого, даже если злодейство выходит нисколечко не впечатляющим – ну, например, разбудить ближнего посреди ночи. В общем-то мелочь.

Присоединяюсь к Одли, который уже разыскал отель. Ветхое, пустынное здание напоминает скорее заброшенную стройку. Одли подходит к стойке портье. За стойкой никого нет. Он кричит: «Здрасте». Ответа нет.

– Не отель, а трущоба какая-то, – говорю.

– Да, но это трущоба рядом с аэропортом. Мне надо поспать, – говорит Одли. Он опять кричит: «Здрасте». А я думаю, что, наверное, нет никакой необходимости постоянно поддерживать наш удаленный контакт. Надо бы сказать Одли, чтобы он вызывал меня, только когда обнаружится что-нибудь важное и интересное. Одли бродит по коридорам в поисках персонала. Отель большой, но пустой. Даже при таком низком качестве изображения мне видно, сколько там пыли. Просто жуть, сколько пыли.

Какой-то маленький человечек выходит из задней комнаты. На Чууке все низкорослые, как потом выяснится. Как будто им просто неинтересно расти.

– Хочу у вас поселиться, – говорит Одли.

Коротышка делает все, как надо. Он надолго задумывается.

– У вас забронирован номер?

– Нет, – говорит Одли, причем без всякого сарказма. Да, похоже, он сильно устал.

Коротышка справляется по журналу.

– Седьмой номер свободен. На сколько дней?

Одли достает кредитную карточку.

– Если у вас есть какие-то ценные вещи, – говорит коротышка, – я настоятельно рекомендую оставить их здесь, внизу. Я уберу их в сейф. Кстати, хотите заняться дайвингом? Могу вам устроить уроки.

– Нет, спасибо. Я не хочу заниматься дайвингом.

– Давайте мне вашу сумку, сэр. Я распоряжусь, чтобы ее принесли к вам в номер.

Коротышка скрывается в задней комнате за конторкой. Одли поднимается на второй этаж, находит свой номер и пытается отпереть дверь. Похоже, там что-то с замком.

У меня звонит телефон. Когда я возвращаюсь, Одли стоит у конторки в холле.

– Что происходит?

– Не знаю. – Одли громко кричит, требуя администратора. – Я не могу попасть в номер, а у портье, похоже, обеденный перерыв. Вечная проблема с такими вот странами. Тут никому ничего не надо. Никто не хочет работать, а потом они плачутся, как дерьмово они живут.

Одли перепрыгивает через стойку и входит в заднюю комнату. Там никого нет. Никого и ничего.

– Нет. – Одли буквально кипит от ярости. – Нет, так не бывает. Он сбежал с моей сумкой. И со всеми моими вещами. В общем, полный киздец. – Одли потерял все: паспорт, кредитную карточку, обратный билет, почти все наличные деньги и рюкзак с вещами. Осталась только одежда, которая на нем, и мое оборудование. – Ладно, – говорит он. – Психовать будем потом. А сейчас я иду спать. – Он снимает с вешалки для ключей пыльный ключ от восьмого номера и направляется к лестнице.

– Так ты давай обратись в полицию, – говорю.

– С тем же успехом можно обратиться в какую-нибудь контору по производству подсвечников. Называется «денежные вливания». Но мне больше нравится «денежная прививка». Да, кстати. Пришли мне денег.

В здании – ни души. Никаких признаков жизни. На двери восьмого номера все еще висит восьмерка, но это так – ни к чему не обязывает. Одли воюет с замком. Матерится себе под нос. У меня звонит телефон. Когда я возвращаюсь обратно к монитору, Одли вопит дурным голосом и пинает дверь.

Это скучно и неинтересно – наблюдать, как кто-то пытается открыть дверь, но ведь надо как-то поддержать человека.

– Не психуй, Одли, это не поможет. – Зря я это сказала. Но я это сообразила уже потом. Одли взрывается. Неблагодарное это занятие – вразумлять разбушевавшегося мужика. Я выключаю монитор и иду на кухню перекусить. Через час я опять выхожу на связь. Теперь Одли воюет с замком в номере с цифрой 30 на двери. Замок все-таки поддается, и Одли входит в номер. Но ненадолго. Картинка смазана, но я все-таки понимаю, что пол под Одли, провалился, и он упал в комнату этажом ниже. Он встает и отряхивается.