«Что он может обо мне знать? — мелькнула у него мысль. —Сегодня мы видели друг друга первый раз в жизни».

— Вы… поосторожнее, — посоветовал Иван, обнимая Машу заплечи. — Черт знает, что здесь творится. Я завтра же позвоню. А Сашка пустьдома посидит.

— Вам что-то известно? — спросил Филипп довольно холодно.

— Сегодня днем я вытащил ее из-под машины, — сказал Иван. —Вылетела, как из-под земли, и пропала. Ни номеров, ничего… Не думаю, что этослучайность.

У Филиппа екнуло сердце, по позвоночнику прошел холодок.

— Да, — согласился он, — это не случайность. Вот что, Иван…Вы завтра, когда… выспитесь, позвоните мне на мобильный. Договоримся о встрече.

— Мне бы нужно кое-что выяснить, — морщась, проговорил Иван.

— Нет, — твердо сказал Филипп, — не нужно. Сначалапоговорите со мной.

Тон у него странным образом изменился. Теперь он говорилтак, что Иван Вешнепольский, журналист и солдат, обожженный боями и пленом, нестал ему возражать.

— Доедет? — спросил Филипп, кивая на Ладу, заводившую мотор«Хонды» на другой стороне.

— Доедет, — улыбнулся Иван. — Она часто ездит не приходя всознание.

И они расстались до завтра.

Александра на соседнем сиденье перестала петь и сообщилаФилиппу, что сегодня вернулся Иван Вешнепольский.

— Я знаю, — сказал Филипп. — Ты мне лучше ответь, как я тебяна пятый этаж потащу? Лифт-то опять не работает…

Из всех отмечавших в Потаповском переулке возвращение ИванаВешнепольского Лада Ильина оказалась самой трезвой.

После разговора с Викой алкоголь ее не брал, да она и неслишком старалась напиться. Она была счастлива, что вернулся Иван, счастлива,что счастлива Маша. Полвечера она проревела над их внезапным сказочнымвоссоединением, а полвечера — над своей загубленной жизнью.

Было и еще кое-что.

Иван произвел на нее удручающее впечатление. Она знала егоменьше всех, может быть, поэтому сразу увидела, как чудовищно, непоправимо онизменился. Ни Санька, ни Маня в счастливом угаре встречи не обратили на этовнимания, а Лада не могла отделаться от мысли, что это совсем не тот человек,который в сентябре водил Александру в бар обедать.

Он очень похудел, как-то усох и съежился, а был громадный,широкий, необъятные плечи, руки-лопаты. Он носил свитера, не признаваяофициальный пиджачно-галстучный стиль, и, когда засучивал рукава, большепоходил на кузнеца, чем на журналиста. Ему совершенно не шла его легкомысленнаясветлая машина, и, как подозревали редакционные барышни, поголовно в неговлюбленные, именно поэтому он купил массивную и широкую «Тойоту».

Лада смотрела на него, и у нее от жалости прерывалосьдыхание. Ребенок, которого хочется утешить… А еще несколько месяцев назадтрудно было даже представить, что Иван Вешнепольский способен вызывать жалость.

Едва ли он сможет теперь работать, подумала Лада.Безжалостная и беспристрастная камера сразу покажет то, что увидела Лада, —безмерную усталость, пустые глаза, вялые, раздавленные, что ли, эмоции, которыераньше били через край, так что-их приходилось сдерживать… И не будет ИвануВешнепольскому ни снисхождения, ни пощады, и останется ему одна только смертнаямука — не справился, не выстоял, не удержал себя на этой стороне, шагнул туда,откуда уже не вернуться обратно, в нормальную жизнь…

Лада кое-как приткнула «Хонду» к сугробу — все остальныеместа были уже давно заняты — и поплелась к подъезду. Предстояла обычнаяежевечерняя эпопея поиска ключей. Происходила она обычно у подъездной двери,под лампочкой. Ругаясь и чуть не плача, Лада рылась в сумке, вытаскивала из неечто угодно, но только не ключи, злилась, совала все обратно… Иногда, придя внеистовство, вываливала все содержимое на близстоящую лавочку и копалась в нем,как собака в отбросах, так же по-собачьи рыча от злости.

Сейчас на лавочке, сгорбившись, сидел какой-то алкаш, идолго трясти перед его носом раззявленной сумкой не было никакого резона. Сразувспомнились все пережитые страхи и ужасы, и Лада решила позвонить дежурнойбабульке Раисе Никитичне, чтобы она открыла. А ключи от квартиры можно и внутрипоискать. Там, по крайней мере, светло, и железная дверь защищает от мира.

Отгоняя страшные мысли, Лада быстро пробежала оставшееся доподъезда расстояние, опасаясь, что алкаш увидит ее и непременно привяжется.Добежав до двери, она нажала кнопку. Домофон переливчато и очень громко запел,и краем глаза Лада заметила, что алкаш встрепенулся и медленно поднялся славочки.

А Раиса Никитична, должно быть, видела седьмой сон.

Намеренно не глядя в сторону алкаша, она нащупала в сумкеникогда не использовавшийся газовый баллончик — «психологическое оружие», какговаривал ее отец, и в это время алкаш хриплым замученным голосом проговорил:

— Лада…

Она стремительно обернулась, держа баллончик наготове.

— Это я, — сказал алкаш и откашлялся, как провинциальныйтрагик на премьере. — Не надо меня поливать из этой штуки…

— Господи боже ты мой, — пробормотала Лада, рассматриваяалкаша во все глаза. — Тебя выгнали не только с работы, но и из дома? И теперьты ночуешь на вокзалах и в люках теплотрассы? Полное и окончательное падение?Деградация личности?

Он неожиданно засмеялся громким хриплым смехом.

— Я забыл, какая ты, — сказал он, так же неожиданно переставсмеяться. — Ты меня разлюбила за то, что я тогда… устроил? На Канарах?

Лада взяла его за шелковый пятисотдолларовый шарф и втащилана крыльцо, под свет.

— Где твоя машина, убогий? — дрогнувшим голосом спросилаона. — Почему ты сидишь на лавочке, как последний бомж? Зачем ты приехал?Порасспросить меня, как я провела время на Канарах?

— Моя машина вон там. — Он ткнул рукой куда-то в сторону. —Я вылез из нее, когда начал засыпать. Я думал, что усну и пропущу тебя. Еслиты, конечно, вернулась бы до утра…

— Конечно, — согласилась Лада. Он не имел никакого права наревность или недовольство, и оба они это знали.

В скудном свете лампочки Лада заметила, что у него былосерьезное и грустное лицо, глаза в густых тенях, и дневная щетина уже не делалаего похожим на капитана пиратского брига.

— Ну что? — спросила она, не зная, что делать дальше:пригласить его к себе? отправить домой? покурить с ним на лавочке, как вдесятом классе? — Плохо все?

Он посмотрел на нее сверху вниз.