в конкретных ситуациях и поступках, чтобы далее сопрячь героику военной поры с нынешним днем и тем самым выйти к более широким идейным обобщениям. Рассказ унаследовал от поэмы лирико-драматическую интонацию, сохранил предельную душевную близость автора к своим героям. Но это уже объемный, развернутый в разных временных пластах, показанный и в героических обстоятельствах, и в современных условиях образ матери, это и характер дочери, заново воссозданный средствами эпического повествования, хотя и подсвеченными нежным чувством матери-рассказчицы, это и открыто звучащая тема живой народной памяти о тех, кто пал в борьбе с гитлеровским нашествием.

Очевидная преемственная связь — идейная и тематическая — просматривается между стихотворениями «Слово о маме», «Жила я с детства сиротой…», «Живет в Светлогорске Женька…», «Мачеха» и повестью «Узелок Святогора», о которой речь впереди.

Поэзия Ипатовой входит в сознание не только многими «хорошими и разными» стихами — она вся интересна нам как лирический дневник, история душевных поисков нашей молодой современницы — человека из того поколения, что пришло в жизнь на самом рубеже войны и мира. За ее страницами мы хорошо видим и ощущаем определенный человеческий характер, который потом сказался многими своими чертами и в прозе.

Для формирования духовного мира лирической героини Ипатовой немаловажное, если не первостепенное, значение имело особое обстоятельство личной судьбы поэтессы. Дочь бывших, только что отвоевавшихся партизана и партизанки, Ольга Ипатова с четырех лет осталась без матери и воспитывалась сначала у бабушки, а потом долгие годы в детском доме, пока не стала работать и заочно учиться в университете. Эти годы, конечно же, остались и останутся в памяти навсегда.

«Жила я с детства сиротой, росла травинкой малою, и было главною мечтой — назвать кого-то мамою», — напишет потом Ипатова в одном из стихотворений. Напишет о своей сиротской доле, о жизни детдомовцев, «дичков упрямых», кого война одарила «одной на тридцать мамою», не раз и не два. Детство, лишенное материнской ласки, надежного родительского плеча, станет одним из самых пронзительных мотивов ее лирики, а затем и прозы. Как справедливо заметил в свое время белорусский поэт Алесь Бачило, рецензируя первый сборник стихов Ипатовой «Ранiца» («Утро»), вышедший в 1969 году, «не был бы детский дом жизненной колыбелью поэтессы, не родились бы и многие искренние ее строки».

Но дело не только в отдельных искренних, правдивых произведениях. Те особые условия, надо полагать, накладывали свою особую печать на все стороны детской и подростковой психологии, пробуждали в юных душах тягу к самостоятельности, стремление к разгадке своего «я», к познанию себя среди людей, стимулировали повышенную реакцию как па человеческое тепло, доброту, ласку, так и на обиды, черствость, несправедливость, учили по-настоящему ценить дружбу, верность, товарищество, дорожить обычными жизненными благами. Учтем и то, что жизнь такого рода коллективов, стихия детской самодеятельности чрезвычайно противоречивы. Потому те или иные хорошие свойства юных душ формировались и проявлялись совсем не однозначно. То же повышенное стремление к самостоятельности могло перед лицом обиды ощетиниться настороженностью и недоверием к людям, даже привести к замкнутости и отчуждению.

Но как бы то ни было, в характере лирической героини Ипатовой побеждают активные, творческие начала. Она выходит на свою самостоятельную дорогу с душой, широко распахнутой навстречу жизни, способной по-молодому радоваться ее радостям и готовой принять все, что ожидает человека на пути к утверждению своей личности. Она привлекает нас высокой культурой чувств, жаждой знания, пытливым интересом к народному духовному и нравственному опыту. Родная земля, которую героиня стремится познать всей душой, открывается ей не краеведческими достопримечательностями, а живыми страстями людей — ее пахарей, мастеров и воинов.

Лирика Ипатовой, в которой столь глубоко залегает память войны, не может оставаться безучастной к «злым ветрам», веющим над нашей планетой сегодня. И если мы говорим, что поэтесса выразила многие характерные черты духовного облика своего поколения, то, безусловно, имеется в виду и присущее ее героине чувство тревоги за судьбы нашей планеты, всего живого и прекрасного на ней.

Впрочем, стихи прямого лирико-публицистического плана на эту тему у поэтессы нечасты, вероятно, такого дара она у себя не ощущает. Но ведь не меньше значит и то, что заветное чувство-желание разлито в самой атмосфере ее поэзии, исполненной жизнелюбия, созидательного пафоса, света, доброты и нежности. Когда лирическая героиня любуется обновленной красотой своей древней земли, слушает спокойный плеск ее озер и задумчивый шум лесов, радуется, наблюдая свадьбу, рождению молодой семьи, строит в ночных мечтаниях мосты своих надежд, — мы легко читаем в подтексте поэтических строк мысль о необходимости покоя на земле, иначе все это не имело бы смысла.

Не будем гадать, вернется ли Ольга Ипатова к поэзии, — над этим, по собственному признанию писательницы, она не думала и сама. Важнее другое — то, что проза стала для Ипатовой такой же родной стихией, как и поэзия. И взялась за нее писательница не по какому-то творческому капризу, а в этом сказался возросший жизненный и творческий опыт писательницы. Интересные характеры и судьбы людей, с кем ежедневно сводила ее на своих дорогах жизнь, размышления над проблемами нашей повседневности, настойчиво влекущие к себе события и фигуры исторического прошлого родной земли, неослабевающая тяга к основательному познанию глубинных истоков и духовных начал национального характера, — все это уже не соотносилось с возможностями лирического слова, «перекрывало» их, требовало иных форм художественного выражения. Не исключено и то, что поэтесса почувствовала некоторую ограниченность характера своей лирической героини, исчерпавшей определенный круг переживаний, но не готовой подняться на высоту более масштабного и сложного видения современного мира. Переход в прозу был своевременным предупреждением инерции творческого мышления или — что еще хуже — творческого кризиса, который скорее всего и поражает самовзыскательные натуры в подобных ситуациях.

Нельзя сказать, чтобы проза сразу открыла перед О. Ипатовой все свои жанровые секреты. Если дар художественного слова и большой поэтический опыт (в данном случае особенно важно мастерство ее лирико-драматических «сюжетных» стихов) сразу страховали писательницу от явных неудач, то к серьезным успехам путь лежал нелегкий, и сопровождался он нередко весьма скромными результатами творческих усилий. Делу, как мне кажется, хорошо помогло то обстоятельство, что Ипатова училась новому мастерству на решении сложных творческих задач, когда мобилизуются все интеллектуальные и эмоциональные силы.

Одним из первых ее сочинений в прозе была повесть об известной просветительнице периода Киевской Руси Ефросинье Полоцкой — «Предслава». Можно себе представить все трудности этой работы, потребовавшей и досконального изучения исторической эпохи в ее социально-политической и бытовой конкретности, и смелой творческой фантазии, необходимой для того, чтобы превратить скупые летописные сведения о жизни и