– Превосходно, да, – говорит де Вент. – Только вот объема не хватает. Ох уж эти моды… Ваше Величество, вы позволите? – Он подходит ко мне и переставляет мой стул чуть ближе к воображаемому трону короля. – А теперь не будете ли вы любезны посмотреть в том направлении? – Он указывает на окно. – Так… – И отступает назад, чтобы рассмотреть меня.

Я смотрю туда, куда он попросил, и тут на ветку, которая видна мне сквозь окно, садится черный дрозд. Он раскрывает свой желтый клюв, и из его горла раздается трель. Я тут же в мыслях переношусь в ту весну, в ту ночь, когда я бежала по дворцу в комнаты Томаса и в окне услышала дрозда. Он был опьянен ароматами весны и сбит с толку обилием факельного света, поэтому запел ночью, словно соловей.

– Mon Dieu![16] – вдруг раздается шепот де Вента, и я невольно возвращаюсь в настоящее.

– Что такое?

– Ваше Величество, если б я только мог передать этот свет, которым озарились ваши глаза, и эту красоту, я стал бы величайшим из художников мира. Вы светитесь изнутри.

Я качаю головой:

– Я всего лишь замечталась.

– Хотел бы я нарисовать этот внутренний свет… Вы показали мне, что я должен сделать, а теперь позвольте мне сделать несколько набросков.

Я поднимаю голову и смотрю в окно: черный дрозд взмахивал крылышками, и от этого движения в стороны разлетались мелкие брызги дождя.

Дворец Уайтхолл, Лондон

Весна 1545 года

Меня вызвал к себе король, и Нэн вместе с Екатериной Брэндон сопровождают меня по частной галерее в его комнаты. Все окна во дворце распахнуты, и в них со свежим воздухом вливается птичье пение из раскинувшихся внизу садов. Со стороны Темзы доносится крик чаек, разрезающих напоенный солнцем прохладный воздух белыми крыльями.

Генрих пребывает в хорошем настроении, и на столе, рядом со стулом, на котором покоится его туго забинтованная нога, появляется огромное количество бумаг, покрытых печатным текстом.

– Посмотри на это! – радостно говорит он мне. – Ты, кто считает себя великим ученым. Посмотри!

Я кланяюсь ему и подхожу ближе, чтобы поцеловать его. Король берет мое лицо обеими огромными ладонями и притягивает ближе к себе, чтобы я поцеловала его в губы. Он пахнет чем-то сладким и хмельным.

– Я никогда не называла себя ученым, – говорю я. – Я знаю, что невежественна по сравнению с вами, милорд. Но я счастлива получить шанс чему-то научиться. Что это?

– Это страницы с нашим трудом, которые только что принесли из печати! – восклицает он. – Наконец-то это литургия! Кранмер говорит, что мы пошлем копию в каждую церковь Англии и это положит конец бессмысленному бормотанию на латыни, которое не понимает ни священник, ни его паства. Ибо так не должно обращаться со Словом Господним! Не этого я хочу для своей церкви!

– Как вы правы…

– Знаю. И смотри, здесь есть молитвы, которые перевела ты, и работы Кранмера тоже здесь; я их тут привел в порядок, кое-где подправил язык, а некоторые части перевел самостоятельно. И – вот она! Моя книга!

Я беру листы в руки и читаю первые слова. Она прекрасна, именно такая, какой я надеялась ее увидеть. Она проста и понятна и обладает ритмом и структурой, как в поэзии, но в ней нет ничего вынужденного и искусственного. Я смотрю на фразу, на перевод которой мне понадобилось половина дня. Я меняла слово за словом, переделывая и меняя все заново. А теперь, в печатном виде, эта фраза выглядит так, словно никаких других вариантов не было и быть не могло. Я ощущаю глубочайшую радость писателя, впервые видящего свой труд в оконченном варианте. Результаты всепоглощающего непростого труда, выполнявшегося в закрытых покоях, стали публичными, вышли в мир. Они будут оцениваться строго, но я уверена в том, что они достойны.

– Моя литургия в моей Церкви! – Для короля самую большую радость составляет его право собственности. – Моя Церковь в моем королевстве. Должно быть, я одновременно король Англии и папа англиканской церкви. Я должен защищать свой народ от внешнего врага и вести его к Богу.

Нэн и Екатерина тут же разражаются восторженными репликами в ответ на эти слова. Они знают каждое слово и каждую фразу этой книги наизусть, потому что это они обдумывали их, стараясь сделать точнее, изящнее и понятнее, читали вслух королю пометки Томаса Кранмера и сверяли мои правки со мною.

– Можешь взять это себе, – великодушно заявляет король. – Прочитай и проверь, нет ли там ошибок глупых печатников. А потом можешь сказать мне, что ты думаешь об этом моем величайшем труде.

Один из пажей подходит к столу и собирает бумаги.

– Только смотри, – говорит король, грозя мне пальцем. – Я хочу слышать, что ты действительно об этом думаешь, а не то, что ты скажешь, дабы доставить мне удовольствие. Мне от тебя всегда нужна только правда, Екатерина.

Я кланяюсь, и стража распахивает перед нами двери.

– Я прочитаю все с предельным вниманием и представлю вам свое честное мнение, – обещаю я. – Уже в сотый раз слова эти предстанут перед моими глазами, но я готова читать их и в тысячный, ибо вся Англия будет читать их тысячи раз, каждый день будут звучать они в церквях.

– Ты всегда должна быть честной со мной, – тепло говорит Генрих. – Ты – моя помощница и мой партнер. Ты – моя королева. Вместе мы пойдем вперед – и поведем людей из тьмы к свету.

* * *

Нэн, Екатерина и я не произносим ни слова, пока не добираемся до моих покоев и не оказываемся в безопасности за плотно запертыми дверями.

– Как здорово! – восклицает Екатерина. – Король поставил свое имя на эти труды! Теперь Стефан Гардинер не сможет и слова сказать против нее, раз на ней стоит королевская печать! Как мастерски вы руководите им, Ваше Величество! Как далеко мы продвинулись к истинной благодати!

Нэн раскладывает страницы на столе и берет в руки перо, чтобы отмечать найденные ошибки, когда до нас доносится стук в маленькую дверь, ведущую из моих комнат в конюшню. Именно через нее сюда попадают проповедники, которые желают сохранить свое инкогнито, но происходит это по предварительной договоренности. Может быть, это пришел книготорговец с одной из книг, которые кто-то из шпионов Гардинера отнес к еретическим. Все остальные посетители всех рангов, представители округов и просители приходят через публичный вход, и их появление объявляется секретарем в моей приемной палате.

– Посмотри, кто там, – тихо говорю я.

Нэн подходит к дверям и открывает их. Ее глазам представляются молодой человек и стражник, стоящий внизу лестницы и следящий за тем, как принимают посетителя. Молодой человек входит и кланяется мне и Джоан Денни.

– Ой, это Кристофер, он служит моему мужу, – с удивлением говорит Джоан. – Кристофер, что ты тут делаешь? Тебе надо было воспользоваться входом для всех посетителей! Ты нас испугал.