Этот голос, как щелчок хлыста, вернул ее на аллейку близ Патриарших. Катя встряхнула головой – совсем как человек, которому надо срочно проснуться. Она так глубоко задумалась, что не сразу даже смогла сфокусировать взгляд.

– Екатерина Павловна, я хотел с вами поговорить!

Он.

Вернулся.

Катя глупо улыбнулась. Одно из двух: либо она сошла с ума, либо… Да нет, она совершенно точно сошла с ума, второго не дано.

Саша стоял перед нею и мягко улыбался. Застенчиво улыбался – словно она незнакомая ему, словно не ее он искал так много лет. Значит, это правда. Значит, ей не показалось тогда, на презентации. Он существует. Он опять нашел ее. И уж теперь-то она точно его не упустит. Это была первая ее мысль. А вторая – боже, во что она одета? Это же надо, не видеться столько лет, чтобы потом предстать перед ним в старом пальто и убогой шапочке. Катина рука непроизвольно дернулась вверх. Она стянула шапку и встряхнула волосами, досадливо подумав, что прическа, должно быть, необратимо потеряла форму.

– Екатерина Павловна, – Саша схватил ее за руку, – не надо шапку снимать, простудитесь.

– Что ты, Сашенька, – одними губами проговорила она. Катя боялась, что стоит ей немного повысить голос, и она проснется. Даже если это сон, пусть он продлится подольше.

– Спасибо, что не оттолкнули меня, – застенчиво улыбнулся он.

– Да как я могла? Я сама этого так давно хотела…

– Правда? – обрадовался «Саша». – Я и не думал, что вы меня помните.

Странно, он ее на «вы» называет… И Екатериной Павловной. Что это – знак уважения? Игра? Или… Или он намекает, что она, в отличие от него, не так уж молодо выглядит?! Надо будет позже интеллигентно расспросить: как удалось ему так сохраниться? Почему она состарилась, а Саша остался молодым? Неужели прооперировался?

А как легко он одет! В каком-то странном костюмчике – ему не слишком идут костюмы, какой-то официальный сразу получается вид. Без шапки, без перчаток! Что за ребячество? Катя порывисто вынула руки из карманов – она задумала погреть его ладони в своих. Глупо – его крупные руки никак не могли бы поместиться в ее миниатюрных ладошках. Саша же с готовностью протянул ей руки и тотчас же, словно оправдывая имидж романтического героя, приложился губами к тыльной стороне ее ладони. И губы у него были такими горячими, что у Кати закружилась голова.

И у Егора голова кружилась – от волнения. Она встретила его так, словно его-то и ждала, словно специально вышла на эту прогулку в надежде встретить именно его.

Почему-то он представлял ее себе высокой. Тогда, на презентации, она, видимо, была на каблуках. А сейчас выяснилось, что она маленькая – такая маленькая, что едва достает ему до плеча. И худая, прозрачная почти. Как мама – до встречи с Дашкевичем.

Она так тепло на него смотрела, что на минуту Егору показалось: это и есть его мама. Мама, немного постаревшая, но по-прежнему красивая, живая. А кто еще, если не мама, может смотреть на него с таким теплом?

– Пойдем, – прошептала Катя. – Ты на машине?

– Куда? – удивился Егора. – Я на такси.

– Плевать. – Катя уже тянула его за руку в сторону машины. – Мне все равно. Я больше так не могу. Я соскучилась.

Она увлекла его за собой, удивляясь его растерянности. Раньше он понял бы ее с полуслова, с полувзгляда даже. Ничего, он, должно быть, просто отвык. Двадцать лет все же прошло…

Он галантно распахнул перед нею дверцу. Катя рухнула на сиденье как подкошенная, Егор втиснулся вслед за ней. Он наклонился было к таксисту, хотел назвать адрес своего любимого кафе на Смоленской площади. Он отвезет туда Катю, он закажет для нее яблочный пирог с медом и под зеленый чай все ей расскажет – про то, как столько лет ее искал. И попросит у нее разрешения хоть иногда приходить к ней – посмеяться, поболтать… Может быть, вместе с Шурой. У него ведь нет никого, бабка Клавка – и та давно в могиле. А может быть… Может быть, Катя до того расчувствуется, что обнимет его крепко, прижмет его голову к своей груди. Ласковой рукой взъерошит его небрежно постриженные волосы. И от нее будет пахнуть, как от мамы, кухней и духами «Красная Москва».

Он только-только хотел озвучить эту мысль, как Катя сделала то, о чем он смутно мечтал, – привлекла его к себе, ласково погладила его по затылку. Но когда он приготовился уже зарыться лицом в уютные складки ее плюшевого пальто, Катя вдруг сделала то, чего он никак не мог ожидать от мамы, – она закинула руки ему на плечи, с силой притянула его к себе и прижала свой ненакрашенный рот к его обветренным на морозе губам. Егор вдохнуть даже не успел, он удивленно распахнул глаза, он хотел сказать ей: мама, что ты, разве можно… Но Катины глаза были закрыты, она словно занавески задернула, чтобы Егор не мешал ей своими дурацкими сантиментами. Он почувствовал, как ее язык теплой змейкой извивается у него во рту. Он попробовал отстранить ее, но Катя оказалась сильнее – это казалось удивительным, ведь она была такой худенькой. Она оторвалась от него только на одну минуту, чтобы хрипло сообщить шоферу свой адрес:

– Газетный переулок, и побыстрее!

Шофер неловко кашлянул, но благоразумно промолчал.

Второго января она накупила в супермаркете деликатесов и помчалась в больницу к Сане. Клиника, в которой лечился от наркологической зависимости сын, разумеется, была платной и загородной. И вообще это заведение больше напоминало не больницу, где заперты десятки наркоманов и хронических алкоголиков, а элитный пятизвездочный пансионат. Территория была огорожена глухим деревянным забором, охраняли ее крепко сбитые мальчики с квадратными фигурами, автоматами через плечо и такими выражениями на лицах, что даже Катя, разговаривая с ними, невольно втягивала голову в плечи. Постороннему человеку было бы легче проникнуть в спальню к самому президенту, чем попасть на территорию этой клиники. Оно и неудивительно – ее пациентами в основном были люди знаменитые: рок-звезды, злоупотребляющие модным кокаином, безработные жены «серых кардиналов», от скуки прикладывающиеся к бутылке, подсевшие на иглу представители золотой молодежи. В общем, раздолье для журналистов и шантажистов! Если бы какой-нибудь ушлый папарацци хоть разочек прошелся бы по стильно оформленным коридорам чудо-клиники, он бы точно обеспечил себя «горячей» информацией на всю оставшуюся жизнь.

Друг с другом пациенты могли встретиться только случайно или если они сами того хотели. У каждого из них была шикарная одноместная палата с личной ванной комнатой, оборудованная по всем правилам комфорта: домашний кинотеатр, кондиционер, телефон, компьютер с Интернетом – в общем, в этой просторной палате можно было жить месяцами, не чувствуя никакого дискомфорта. Четыре раза в день в палате объявлялась симпатичная медсестра (из бывших манекенщиц), впереди себя она катила элегантный сервировочный столик, на котором дымился вкуснейший обед – Катя знала, что при клинике работает повар-француз, которого переманили из известного закрытого клуба. Если клиент желал на обед что-нибудь особенное, ему достаточно было предупредить об этом за несколько часов, и специально для него готовилось любое экзотическое блюдо. Причем никто не знал, где за считаные часы в зимней Москве можно достать маринованных рапанов или рожковый мед. Однако для сотрудников клиники ничего невозможного не было.