бросив в лицо запах навоза. Затянув на поясе ремень с ножнами, Баровит закутался в плащ. Вдали высились грозные стены Камула, маня витязя к себе, зазывая его домой. Едва успев дойти до калитки, Баровит услышал голос матери. Нехотя обернувшись, посмотрел в заплаканное лицо.

— Сынок, будет тебе обижаться на старого дурня, — улыбнулась она, сцепив руки в замок.

— На что мне обижаться? — спокойно ответил витязь. — Со всем этим я уж давно смирился.

— Не надобно так, — пролепетала мать, — воротайся. Он тебя боле не обидит.

— Меня мало кто обидеть способен, — недобро ухмыльнулся Баровит. — Токмо дело не в его словах. Я прожил с вами чуть боле недели, да того хватило, дабы понять, что здесь я чужой. Ты не печалься, сердца мого тоска не мучает, всю боль я ещё в детстве стерпел.

— Баровит! — взвизгнула Дуня, сжав его руку. — Мого сердца пожалей, отцова сердца пожалей! Братья тянутся к тебе, не боятся. Неужто тебе оно не дорого? Поживи ещё с нами, сынок…

— Нет, мать, уж ничего не поправишь.

— Пойдём, покушаешь. Кто ещё тебя так накормит? — рыдала мать, не зная, что ещё ему сказать.

— Меня Умила накормит, — бросил Баровит, отворив калитку.

Мимолётная улыбка не укрылась от заплаканных глаз; придя в бешенство, Дуня резко рванула сына к себе.

— Да что может та омуженка? Да в ней девичьего уж ничего не осталось! Небось уже борода пробилась! Чего доброго сказать можно о девке, коя с сотней мужиков по походам шастает?! О чём отец её думал, дочь родную дружинникам толкая? Куда брат её смотрел? А может, им дела до того нет, может, они ею мужиков в дружину заманивают?

С силой отняв руку, Баровит грозно взглянул на мать.

— Отчего? Отчего ты втаптываешь в грязь всё то, что мне любо? Ты ничего не знаешь, окроме свого скота. Не понимаешь ничего. Говоришь, что я дорог тебе, а сама душу мою ранишь.

Баровит вышел с родительского двора, не оборачиваясь, зашагал к величавой крепости.

* * *

Ветер покачивал тяжёлые скатерти, смахивая с плотной ткани капли воды. Старательно расправляя широкие полотна, Умила вслушивалась в шум ветра, словно старалась услышать в нём что-то особенное. Размеренный стук топора вторил биению её сердца — Волот колол дрова, сохраняя полное молчание, не спеша донимать сестру расспросами. Дни тянулись медленно, не принося умиротворения, не оставляя в душе след. Молчан изредка попадал в поле бокового зрения, таская в баню веники и воду. Малуша взялась прибирать терем, а Голуба снова что-то бурно обсуждала с отцом. Одно и то же, каждый день.

В лохани уже не осталось белья, лишь вода покрывала деревянное дно, поблёскивая в свете закатного солнца. Наотмашь вылив воду из лохани, Умила шагнула к дому.

— Принеси воды, — раздался голос брата за спиной.

— Ага, — не оборачиваясь, кивнула омуженка, неспешно зашагала к колодцу.

Лохань глухо ударилась о землю, ведро со стуком кануло в сыром чреве. Прерывисто выдохнув, Умила сжала ворот рубахи — старая рана снова ныла… а может, это и не она вовсе. Голос в отдалении заставил девушку очнуться от мыслей, вслушаться.

— Ну что же ты делаешь, дядька Бакула! — сокрушался знакомый голос. — Не мог нас с Волотом покликать?

— Да я думал, сам сдюжу, — оправдывался сосед, — а оно вот не заладилось. Спину сорвал, сам того не заметил.

— Сиди отдыхай, дядька. Сейчас я Волота покличу.

Умила сорвалась с места, под возмущённый голос брата отворила калитку.

— Да ладно, — отмахнулся худощавый мужичок, потирая спину, — вечер на дворе, станете вы впотьмах брёвна ворочать.

— Мы с Волотом быстро управимся, так что не тревожься, — улыбнулся Баровит, шагнув ко двору воеводы.

Словно в сонном мареве, от высокого забора отделилась девичья фигура, заставив витязя на миг замереть. В длинной подпоясанной рубахе, с выбившимися локонами, она казалась порождением иного мира, прекрасным творением Богов. Умила бросилась к Баровиту со всех ног, словно прошли не дни, а лета. Тело витязя само подалось к ней, руки крепко сжали гибкий стан. Коснувшись губами виска, Баровит улыбнулся долгожданной встрече.

— Воротился, — шепнула Умила, прижимаясь к каменному торсу.

Дядька Бакула, посмеиваясь, медленно опустился на лавку — приятно наблюдать за молодыми да красивыми, вспоминать, что когда-то и сам был таким. А за сарай можно и завтра приняться, не горит.

Баровит слегка ослабил объятия, взглянул в бездонные глаза — ждала, значит. От этой мысли на сердце становилось радостно, все невзгоды исчезали, тепло разливалось по груди.

— Так я же не навсегда уходил, Умилушка, — ухмыльнулся он, поглаживая золотистые кудри. — Я ж токмо погостить малость собирался.

Поняв что-то, омуженка помрачнела, пристально всмотрелась в его глаза.

— Случилось чего? Там.

— Ничего не случилось, — поцеловав её в лоб, слукавил витязь. — Соскучился по вам, посему воротился.

Баровит коснулся её подбородка, нахмурился, рассматривая багровую полосу на губе.

— Никак Ждан? — спросил он, понимая, что, кроме Ждана, никто бы не смог дотянуться до проворной воительницы.

— Да сама виновата, замешкалась, — пролепетала девушка и, прикрыв рукой губу, добавила: — Совсем страшная стала, да?

Рассмеявшись, Баровит подхватил её на руки, зашагал к калитке.

— Ничто красоты твоей не убавит, — заверил витязь, любуясь вспыхнувшим румянцем.

Лишь стоило Баровиту подойти к калитке, как широкая тень преградила ему путь. Всмотревшись в лукавую ухмылку, витязь невольно улыбнулся в ответ.

— Умила, я воды просил, — напомнил Волот.

Девушка попыталась высвободиться, но крепкие руки сильнее сжали её.

— Понятно, куда ты упорхнула, — отмахнулся Волот. Хлопнув Баровита по плечу, улыбнулся: — Здравствуй, брат, мы ждали тебя… Токмо Умилку на землю поставь, а то отец на радостях за волхвом кинется.

Лишь сейчас осознав всё происходящее, Умила занервничала, упёрлась руками в грудь Баровита.

— Отпусти меня, — обиженно шепнула она.

Нехотя выпустив девушку, Баровит запер за собой калитку. Тишина, цветущий сад — всё то, к чему привык, что радовало взор. Подхватив вёдра с водой, Волот зашагал к дому, бросив через плечо:

— Чего так долго, Баровит? Как там отроки, всех в лесу растерял?

— Всё расскажу тебе, — заверил витязь, — дай умыться.

— Иди сюда, — позвал нежный голос.

Умила достала ведро из колодца, зачерпнула ковшом воды. Умывшись, Баровит принял из её рук полотенце. Неожиданно девичьи ладони опустились на плечи, Умила поцеловала его щёку, сжала широкую ладонь и увлекла за собой к дому.

17. Воскрешение

Тьма расступилась. Что-то хрустнуло под ногами. Закрываясь от яркого света, Родослава попыталась осмотреться — сердце пропустило удар, лишь стоило осознать, что богатырша стоит у самого края ущелья. Рода осторожно шагнула назад, спина упёрлась в холодную скалу. Медленно,