Дорога к хижине, в какой он ночевал, огибала пустырь, где толпились местные пареньки, занятые по вечерам, как и корнуолльская молодежь, поиском развлечений и приключений. Глиняный кувшин с ромом гулял по кругу. Джек вполне мог бы прошмыгнуть мимо них незамеченным, но его заинтересовало, почему они так вопят. Оказалось, что юнцы толкутся вокруг большой ямы, диаметром шагов в десять и глубиной в человеческий рост. На дне ее явно что-то происходило. Раздававшееся снизу рычание и царившее наверху возбуждение притягивали к себе как магнит.

Двое юношей наверху удерживали на привязи двух сидевших в яме и рвущихся в драку псов. Зубы тех были оскалены, шерсть грозно дыбилась на загривках. Абенаки делили собак на две категории: для охоты и для еды. Эти принадлежали к последней, и потому их было не жаль. Собравшиеся в круг юнцы немилосердно галдели, вероятно, делая ставки, которые визгливо выкрикивались и с утробным ворчанием принимались. Джек частенько бывал на петушиных боях, куда его таскал Маркс, любивший их не меньше, чем игру в кости, а намечавшийся спектакль вряд ли в чем-либо уступал зрелищам, устраиваемым на Малл-стрит.

Владельцем одного из псов был тощий и вредный парень, родственник матери воина, умерщвленного Джеком. Звали его Сегунки, и он не упускал случая поиздеваться над пленником. Двинуть под ребра, наступить на ногу, дать мимоходом пинка. Узнав его, Джек мигом съежился и осторожно попятился, но в это время спустили собак.

Все кончилось очень быстро: клыки одного пса сомкнулись на горле другого. Никто даже не попытался прийти бедняге на помощь, и его задние ноги скребли по земле, дергаясь все сильней и сильней, пока не затихли. Многие из собравшихся криками выразили свой восторг, а Сегунки, дождавшись, когда хлещущая из раны кровь унялась, спрыгнул вниз и принялся методично топтать труп своей оплошавшей собаки. Второго пса вытащил из ямы ликующий победитель. Было видно, что Сегунки злился на весь белый свет.

Пора сматываться, подумал Джек, отступая на шаг. Но — увы! — эта здравая мысль пришла к нему слишком поздно.

— Ас-бан! — выкрикнул Сегунки, как кричал не раз, когда видел Джека.

Что это означало, Джек толком не знал, но, вероятно, что-то нелестное, ибо Макдональд в первую и единственную их совместную ночь с немалой иронией на лице обозвал так же залезшего к ним в палатку енота.

Его тут же схватили цепкие руки и подтащила к вылезшему из ямы озлобленному Сегунки. Тот пару раз с наслаждением ущипнул невольника за бок. Потом мучитель повернулся к друзьям, а Джек принялся молить всех святых, чтобы те хотя бы на какой-то момент вдохнули в голову этого краснокожего обалдуя искры рачительности и здравомыслия. Ведь, в конце концов, бледнолицый пленник — это собственность племени, а какой же разумный индеец позволяет себе калечить свой скот?

Вспыхнувший спор продолжался недолго. Компания о чем-то договорилась, и кто-то бросился к хижинам. А Джека тем временем, награждая затрещинами и тычками, поволокли к полям.

Сегунки знал всего несколько французских слов и теперь пытался с их помощью что-то ему втолковать, но, поскольку он уже был под парами, а Джека более занимало собственное плачевное положение, взаимопонимания на этом этапе достичь им не удалось. Наконец, когда вся толпа остановилась на краю маисового поля, Джек уловил, что одно слово в настойчивом бормотании краснокожего повторяется чаще других.

— Бега? Ты хочешь… устроить бега? — спросил он по-французски.

— Бега! Бега! — заорал Сегунки, направляясь к большой груде кукурузных початков.

Возле нее стояли плетенные из бересты короба, некоторые — наполовину наполненные. Их, без сомнения, кинули тут, заслышав звон к мессе. Сегунки, бросив в один из них еще несколько початков, жестами изобразил пробежку к деревне.

— Ты хочешь, чтобы я бежал с этим… грузом?

Нетвердый французский Джека тоже сопровождался обилием жестов, и молодой абенаки кивнул. Но когда Джек с тяжелым вздохом взялся за ручки, короб выдернули у него из-под носа.

— Подожди. Будет гонка!

Джек вздохнул еще раз.

— Интересно. И с кем же я побегу?

— Со мной, — прозвучал новый голос. — Ты будешь состязаться со мной.

Это было сказано по-английски, и потому поначалу Джек даже не понял, что ему говорят. Обернувшись, он увидел Ате.

— Ты побежишь со мной, и мы понесем это. — Ате указал на два короба. Их уже нагружали, причем очень неравномерно, споря из-за каждого дополнительного початка. — Ты понесешь больше, потому что им кажется, что ты сильнее меня. — Их взгляды наконец встретились. — Они ошибаются.

Джек задохнулся от возмущения.

— Ты хочешь сказать, что они… дают тебе фору. Они что, будут ставить на нас? Как на скаковых лошадей?

Ате пожал плечами.

— Не понимаю, о чем ты? Ты понесешь больше. Вот и все.

Джек покраснел.

— Я не какая-то лошадь. И не позволю так обращаться с собой.

— Тогда тебя изобьют.

— Ну и пусть.

— Нет. Не пусть. Выиграешь, и тебя оставят в покое.

— А если я проиграю?

Могавк вновь пожал плечами. Без слов.

— Так что меня в любом случае поколотят, — констатировал Джек.

— Если не выиграешь.

— Ладно, я выиграю, раз уж ты сам настаиваешь на том.

Короба уже были готовы. Джек подошел к более полному и указал на него. Сегунки кивнул, и он, нагнувшись, с трудом вскинул поклажу на плечи. Его шатнуло, юнцы засмеялись. Ате между тем словно бы без усилий поднял свой груз, однако мышцы его напряглись, что было видно через прорехи рубахи.

Один из юнцов встал перед ними, упершись ладонями каждому в грудь.

— Куда бежать? — спросил Джек.

— К церкви, — был ответ.

Тут кто-то гикнул, «стартовый рефери» отскочил в сторону, и состязание началось.

Бег этот, собственно, более походил на ходьбу, и уже первый шаг показал Джеку, что борьба будет тяжелой. Поклажа резко потянула назад, он замешкался, и Ате ушел вперед. Впрочем, Джек успел заметить, что ирокез вытянул из борта короба кожаный ремешок и накинул на лоб, освобождая таким образом руки. Он тоже неуклюже стал шарить за головой, долго искал и наконец нащупал кожаную полоску. Когда та охватила его голову, плечам и спине тут же стало полегче, зато взвыла шея, но он справился с этим, опустив подбородок к груди. Приноровившись к новому положению, Джек стал наращивать темп.

Дорога с поля шла под уклон, и первые сто ярдов дались ему довольно легко, как, впрочем, и ирокезу. Потом начался подъем, тропа завиляла между редкими соснами, и бежать по ней стало трудней. На спуске Джек сократил разрыв шагов до шести, теперь эта дистанция сохранялась. Долгое время он тащился в хвосте — к неописуемой ярости Сегунки и к великой радости тех, кто ставил на другую «лошадку». Ситуация изменилась, как только подъем сошел на нет. Джек подобрался, прибавил шагу. Он уже знал, как абенаки обходятся с проигравшими, — на примере несчастного пса, но подгоняло его вовсе не это. Впереди шел соперник, его надо было достать. И по законам вестминстерской школы — непременно обставить.