Это «при случае» взволновало Джека больше всего остального, но уточнить, когда эти «случаи» происходят, он так и не смог. Абенаки имели о времени очень туманное представление. Существовало лишь «до» и «после». До зимы? Пожатие плечами. После? Очередное пожатие. Приходилось смириться и ждать. Бежать было бы верхом безумия. Во-первых, он совершенно не знал, куда направиться, и во-вторых, вряд ли бы выжил в лесу. А в-третьих, за подобный проступок новому пленнику недвусмысленно пообещали отсечь кое-что, с чем ему расставаться, естественно, не хотелось.

При других длинных хижинах тоже имелись белые пленники — и мужчины, и женщины, но попытка связаться с ними не привела ни к чему. Все эти люди были либо голландцами, либо немцами и не изъяснялись ни на каком языке, кроме родного, хотя по их усталым жестам и удрученному виду Джек понял, что они находятся здесь уже страшно давно. Кроме него лишь один раб в деревне говорил по-английски, тот самый, который ничего общего с ним иметь не желал.

Опустив ведра на прибрежную гальку, Джек невольно задумался об Ате. Старик, брызжа слюной, утверждал, что все ирокезы — демоны, а их племя могавки -и того хуже, ибо само название их означает «людоеды». Этого варвара взяли в плен во время сражения, потому что его племя обычно дерется на стороне англичан. Но он плохой раб, строптивый и бестолковый. И, судя по всему, долго тут не протянет. Ведь его все недолюбливают и колотят. Даже другие рабы.

Это Джек понимал. Иерархия существует везде. Существовала она и в Вестминстер-скул. Старшеклассники издевались над теми, кто был их моложе, те вымещали свое раздражение на мелюзге. А мелкоту, ниже которой не было уже никого, раздирали внутренние междоусобицы. Тот, кто сильней, бил того, кто слабей. А слабый вынашивал в душе планы мести и, лелея ненависть ко всему и ко всем, с особым коварством изыскивал способ ударить исподтишка. Вот почему Джек и сам избегал встреч с Ате.

Он вздохнул и вошел в студеную воду. Ноги вмиг заломило, и он наклонился, стараясь наполнить ведра как можно скорей. Те не хотели тонуть, а когда все-таки притонули, сверху бухнули в колокол, потом еще и еще. Джек, не веря ушам, выбрался из воды, потом до него дошло, что сегодня, видимо, воскресенье. Олух, он мог бы понять это и раньше, ведь в деревне с утра трудились одни лишь рабы. Однако по воскресеньям их уроки на пару часов сокращались. Лягушатники убедили своих краснокожих союзников, что даже у невольников имеются души и что им нельзя запрещать заниматься их спасением. Поэтому раз в неделю почти все обитатели деревушки набивались в деревянную хижину с крестом на коньке, чтобы преклонить колени перед миниатюрной серебряной Богородицей, мягко посверкивавшей над массивным каменным алтарем. Абенаки являлись ревностными католиками или, по крайней мере, так о себе полагали, а Джек всегда считал себя атеистом и в прошлый раз к мессе решил не ходить. Тогда ему поручили работу другого, более набожного невольника: перерезать горло собаке, снять с нее шкуру, а потом выпотрошить и порубить на куски для котла. Нет уж, благодарим, теперь он богослужения не пропустит! И даже добавит к хоровым славословиям свою хорошо затверженную в школе латынь! В конце концов, на что не пойдешь, чтобы хотя бы пару часов не таскать на плечах эти треклятые ведра!

Служба, впрочем, не очень-то походила на те, которые Джеку доводилось посещать раньше. Правда, в ней тоже ощущалась торжественность, свойственная литургиям в аббатстве Святого Петра. И несомненно, наличествовал тот же экстаз, в какой впадали прихожане церкви на Тоттенхем-корт: абенаки падали на колени, отбивали поклоны, исступленно молились. И столь же трепетно передавали друг другу святыни. Крест и крошечная серебряная Богородица неторопливо пропутешествовали по кругу, их перемещение сопровождалось криками «аллилуйя», «осанна» и ударами в грудь. Но следом потянулись реликвии, поразившие Джека. Это были мотыги, ножи, цепы, ведра, рыболовные крючки, томагавки, мушкеты, кремни и пули. Деревянные маски с гримасами разного рода также благополучно прокочевали по нефу и были благоговейно возложены на алтарь. А потом взорам собравшихся было явлено нечто, заставившее Джека вытаращить глаза.

— Боже праведный! — вскричал он, и Бомосин, опиравшийся на него, присовокупил к восклицанию свое «Аве!», весьма довольный, что его раб столь горячо демонстрирует свою приверженность вере.

Вождь, сбивший в лесу Джека с коня, высоко поднял над собой то, с помощью чего он это сделал. А именно боевую дубинку с металлическими шипами на верхнем конце, шипы эти с одной стороны были глубоко всажены… в книгу. Плотную книгу в зеленой обложке. Джек узнал ее. Это был «Гамлет». Материнский подарок. Томик, который Джек за ночь до битвы, повинуясь наитию, сунул в нагрудный карман.

— Оринда, — важно произнес Бомосин. — Могучий дух, спасающий жизни. Он и твою тоже спас.

Джек в ответ сумел только кивнуть. Все вдруг сошлось, все неожиданно прояснилось. И боевая дубинка, словно прилипшая к его груди, и неправдоподобно большой синяк, оставшийся после на ребрах. Эта штуковина должна была уничтожить его и непременно уничтожила бы, войди она в тело. Но книга противостояла удару, она не позволила ему стать роковым. И получалось, что вопреки мнению старика его спасли мать, занудные причитания датского принца и мастерство переплетчиков из типографии Александра Попа. Той, что находится в городе Дублине на углу Дерти-лейн!

В конце службы, когда все реликвии — в том числе и томик Шекспира, насаженный на боевую дубинку, — нашли свое место у ног Святой Девы, прихожане повалили наружу, навстречу блеклому свету осеннего солнца. Джек этим вечером должен был находиться в распоряжении Бомосина, но старик отправился поболтать со старейшинами племени, предоставив ему возможность отдохнуть от работы, а также поглазеть еще на один ритуал, которым непременно заканчивался любой сельский сход не только в дикарском поселении, но и в каждой английской деревне. Его покойный дядюшка, Дункан Абсолют, неукоснительно выполнял этот обряд и, как уважаемый в округе сквайр, после воскресных проповедей неукоснительно отправлялся в деревенский трактир, где председательствовал на самых безудержных кутежах и попойках. Канадские абенаки питали к спиртному ничуть не меньшую любовь, чем корнуолльские фермеры, и без каких-либо внутренних угрызений дули горькую прямо около своих длинных жилищ. В Зенноре обычно заправлялись пивом и сидром, а бутылка контрабандного бренди превращала распитие в праздник, здесь же в ход шел только ром. Зато запасы его были воистину безграничны!

Пили тут не только после месс: выпивохам повод не нужен, но по воскресеньям Господь отпускал все грехи, и кувшины с ромом пустели с той же скоростью, что и бочки с элем во время гуляния на какой-либо Лондонской стрит. Джек помнил прошлое общее празднество. Первые пять стаканов возвеселили пьянчуг, следующие три-четыре перемежало задушевное пение, а к десятому начались ссоры и драки. Одного бедолагу избили до полусмерти из-за какого-то пустяка. Джек знал, где хранится спиртное, и под общий шумок, вероятно, сумел бы пропустить стаканчик-другой хотя бы для того, чтобы согреться, но он не желал рисковать, опасаясь во что-нибудь влипнуть. Нет, пока он ходит в невольниках, о возлияниях лучше забыть.