— Мне звонил папа. Он решил, что вам, ребятки, наверняка захочется пиццы, — сказала она и, глядя на Дэвида, вдруг расплакалась.

Лорен думала, что хуже уже быть не может. Но в тот вечер, сидя в гостиной, в элегантном кресле рядом с излучавшим тепло камином, она поняла, что ошибалась. Вид плачущей миссис Хейнз потряс ее. А Дэвид так совсем голову потерял. Начались крики, спор, объяснения, рыдания. Ожидая, когда все это закончится, Лорен затаилась как мышка.

Она чувствовала себя так, будто это она во всем виновата. В зачатии этого ребенка участвовали они оба, но ведь мама сотни раз ее предупреждала, что нужно носить с собой презервативы. «Когда у мужиков встает, они перестают что-либо соображать, — повторяла она, — а расхлебывать кашу будешь ты». Эта фраза суммировала весь ее опыт, который она пыталась передать дочери, просвещая ее насчет секса. А Лорен старалась не слушать ее разглагольствований.

— У меня есть связи в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, — говорила миссис Хейнз, поправляя растрепавшиеся волосы. — Там отличные доктора, они будут молчать. Никто ничего не узнает.

Они обсуждали этот вопрос уже десять минут. Про пиццу никто и не вспомнил. После битья в грудь миссис Хейнз и упреков мистера Хейнза вроде «как можно быть такими беспечными» все наконец подошли к главному вопросу. Что дальше?

— Она уже пыталась, — проговорил Дэвид.

— В Ванкувере, — еле слышно произнесла Лорен.

Миссис Хейнз устремила на нее пристальный взгляд, а потом медленно опустилась на диван рядом с Дэвидом. Лорен совсем пала духом.

— Мы католики, — сказала миссис Хейнз. Мистер Хейнз согласно кивнул.

Лорен была благодарна и за эту малость.

— Да, но дело не только в этом. — Она не хотела произносить вслух слова «ребенок» и «жизнь», потому что они, как ей казалось, могли звучать высокопарно, однако для нее они значили многое.

— Я попросил Лорен выйти за меня, — сказал Дэвид.

Она видела, что он изо всех сил старается быть сильным, и любила его за это. Она также видела, что он вот-вот сломается, и ненавидела себя за это. Он постепенно приходил к пониманию того, от сколь многого ему придется отказаться. И разве любовь должна требовать от человека такого самопожертвования?

— Вы слишком юны, чтобы пожениться, — вставил свое слово мистер Хейнз. — Скажи им, Анита.

— Мы слишком юны и для того, чтобы иметь ребенка, — грустно усмехнулся Дэвид.

Никто не нашелся что сказать на это.

— Существует усыновление, — наконец нарушила гнетущую тишину миссис Хейнз.

Дэвид вскинул голову:

— А ведь точно, Лорен. Есть люди, которые были бы рады этому ребенку.

В его голосе отчетливо слышалась надежда. У Лорен комок подкатил к горлу. Ей хотелось возразить, сказать, что она уже любит этого ребенка. Ее ребенка. Их ребенка. Но она вдруг онемела.

— Я позвоню Биллу Тэлботу, — сказал мистер Хейнз. — Он наверняка поможет связаться с нужными людьми. Мы найдем пару, которая станет хорошими родителями. — Все это он произнес так, будто речь шла о породистом щенке.

Мистер Хейнз вышел из комнаты, его жена неподвижно застыла, склонив голову.

Лорен нахмурилась. Ей совсем не нравилось, что родители Дэвида ведут себя так, словно вопрос уже решен. Дэвид взял ее за руку. Никогда прежде она не видела у него таких грустных глаз. Против ее ожиданий, Дэвид ничего не сказал, а ей так нужно было услышать от него: «Я люблю тебя». Хотя что было говорить? Решения этой проблемы не существовало, во всяком случае, такого, какое она приняла бы без душевных страданий.

— Пошли, Лорен, уже поздно, — сказала миссис Хейнз, вставая.

— Мам, я сам ее отвезу.

— Лорен отвезу я. — Миссис Хейнз, вполне овладев собой, произнесла это таким тоном, что у Дэвида тут же отпало желание спорить с матерью.

— Тогда мы поедем вместе, — сказал он.

Они прошли следом за миссис Хейнз к гаражу, где стоял блестящий черный «кадиллак-эскалейд». Место их совместного преступления.

Дэвид открыл переднюю пассажирскую дверцу. Лорен не хотела садиться вперед, но побоялась оказаться невежливой. Она со вздохом забралась на сиденье. Включился CD-проигрыватель, и салон наполнила печальная мелодия.

За всю дорогу тишину нарушал только Дэвид, показывая матери, куда ехать. С каждой минутой Лорен все сильнее охватывали неприятные предчувствия. Она догадывалась, что миссис Хейнз решила повидаться с ее матерью и только ради этого решила отвезти ее домой.

Была полночь, когда они почти подъехали к дому Лорен.

— Моей мамы нет в городе, она в командировке, — вдруг выпалила она, презирая себя за ложь.

— Мне казалось, что она парикмахерша, — сказала миссис Хейнз.

— Так и есть. Она на презентации. Ну, на мероприятии, где представляют новые средства ухода за волосами, краски, ну, словом, все такое. — Лорен вспомнила, что начальница ее матери время от времени ездила на такие представления новой продукции.

— Ясно.

— Я могу выйти здесь, — сказала она. — Вам будет удобно развернуться. Нет смысла…

— У супермаркета? — уточнила миссис Хейнз. — Сомневаюсь.

Лорен испуганно кивнула. У нее даже пропал голос.

Они остановились перед обшарпанным зданием, которое в лунном свете выглядело призрачно страшновато.

Дэвид вышел из машины и подошел к пассажирской дверце. Миссис Хейнз щелкнула кнопкой, и двери заблокировались. Лорен вздрогнула и недоуменно посмотрела на нее.

Миссис Хейнз повернулась к девушке и окинула ее суровым взглядом.

— Ты здесь живешь?

— Да.

Как ни удивительно, выражение лица миссис Хейнз смягчилось. Она лишь тяжело вздохнула.

А Дэвид все пытался открыть дверцу.

— Дэвид мой единственный ребенок, я больше не могла рожать, — заговорила миссис Хейнз. — Он был для меня чудом, я слишком сильно его любила. Материнство… оно, знаешь ли, сильно меняет женщину. Я хотела одного: чтобы он был счастлив, чтобы он имел то, чего не имела я, — выбор. — Она на мгновение отвела взгляд от лица Лорен. — Если вы с Дэвидом поженитесь и сохраните ребенка… — Ее голос дрогнул. — Жизнь с ребенком на руках очень тяжела. А без денег и образования — еще тяжелее. Я знаю, как сильно ты любишь Дэвида. Я вижу это. И он любит тебя. Настолько сильно, что готов отказаться от своего будущего. Наверное, мне следовало бы гордиться своим сыном. — Судя по этим словам, миссис Хейнз понимала, что поведение ее сына теоретически достойно одобрения, но сама она одобрить его не могла.

Дэвид постучал в окно:

— Мам, открой дверь.

Лорен понимала, какую мысль пытается донести до нее миссис Хейнз: «Если ты действительно любишь Дэвида, не порти ему жизнь». Ей в голову тоже приходила эта мысль, и она никак не могла ответить самой себе на один вопрос: если он действительно любит ее настолько, что готов отказаться от своих планов на будущее, не должна ли и она поступить так же и ничего от него не требовать?