– И куда нас заведет эта дорога?

– Пока не знаю, – сказал Бенуа, нежно целуя Софи. – Но по ней мы хотя бы пойдем вместе.

– Повернись ко мне! – потребовал Филипп.

Генриетта перевернулась на другой бок. Филипп стоял посреди спальни, укоризненно глядя на жену. Генриетта знала, какие мысли сейчас бродят в его голове.

– Я не могу сказать, твой ли это ребенок.

– Не можешь или не хочешь? – сердито спросил Филипп.

– Если я тебе в тягость, расстанься со мной. Отправь меня в монастырь.

– Ты прекрасно знаешь, что я этого не сделаю, хотя я чувствую, что меня предали. Ты. Он. И сам я тоже себя предал.

Генриетта вздохнула. Ее душевное и телесное состояние было одинаково тяжелым.

– Ты меня ненавидишь? – спросила она.

– Насколько все было бы проще, если бы я тебя ненавидел.

Филипп подошел к окну и погрозил кулаком своему отражению.

– Вот увидишь, мой брат воспользуется этим в своих целях.

– Зачем?

– Чтобы получать желаемое. В понедельник он назовет ребенка своим, во вторник – моим. Все будет зависеть от его настроения, потребностей, капризов, несварения желудка и направления ветра. Ты ведь не ребенка ему рожаешь. – Филипп повернулся к жене, сердито тыча пальцем в ее сторону. – Ты даешь ему палку, которой он будет избивать нас обоих.

Для разговора со строителями Лувуа оделся в длинный синий камзол и высокие черные сапоги, соответствующие его высокому военному чину. Он восседал на коне. Недостроенное крыло дворца служило ему подобающим фоном. Холодный ветер вздымал пыль. Военного министра охраняли четверо вооруженных гвардейцев. Рабочих было около сотни. Несколько человек стояли внизу, остальные расположились на разных ярусах лесов. Лица строителей были мрачными и решительными, а глаза – холодными, под стать ветру.

– Итак, вы считаете, что вам не оказали уважения и почестей, которых вы заслуживаете, – начал Лувуа. – Такова, в понимании его величества, ваша позиция. Но вы ошибаетесь. Франция без вас попросту не могла бы существовать. Сражения за Фландрию – это не последние наши битвы. В будущем нас ждут новые войны и новые сражения, в которых мы обязательно победим. Вспомните, как на полях Фландрии вы стояли плечом к плечу. Король ждет, что и здесь, на строительных лесах Версальского дворца, вы останетесь такими же его верными, дисциплинированными солдатами.

Строители молчали. Напряжение нарастало, пронизывая собой воздух. Темные тучи, чреватые дождем, делали всю картину еще более зловещей.

– Кто у вас главный? – спросил Лувуа.

Вперед вышел молодой строитель, который недавно пытался спасти другого рабочего от самоубийства. Лувуа показалось, что он вспомнил этого человека. На войне он был сержантом.

– Главаря у нас нет, – сказал строитель. – Мы все думаем одинаково, и наши голоса сливаются в унисон.

– Если вы не возобновите работу, я прикажу вас повесить. Начнем с тебя, – сказал Лувуа.

– Убьете меня – на мое место встанут двое, – спокойно ответил ему сержант.

Лошадь Лувуа застоялась. Сам Лувуа устал от этого бесплодного разговора. Понимая, что его не боятся, военный министр решил сменить тактику:

– Я ведь понимаю ваши настроения. Я тоже был и в битве при Камбре, и в Компьени.

– Да, я вас видел, – сказал сержант. – Ваша палатка стояла в двух лье от линии тыла.

Лувуа стиснул зубы, однако не стал прерывать сержанта. Пусть выговорится.

– Скажите его величеству, что мы готовы снова принимать участие в его битвах. Готовы снова строить для него. Словом, быть его верными и надежными подданными. Но вначале король должен продемонстрировать, что готов сдержать свои обещания.

Рабочие, все как один, одобрительно закивали. И эти молчаливые знаки одобрения выглядели почти что объявлением войны.

Лес на подъезде к Версалю и главная дорога, ведущая ко дворцу, находились во власти холодного проливного дождя. Но причиной, заставившей карету остановиться посреди дороги, была вовсе не подмерзшая грязь, а люди в масках. Один направил мушкет на кучера, другой, тоже вооруженный мушкетом, рванул дверцу кареты и влез внутрь, где сидел сборщик налогов с выпученными глазами.

Потом грабитель сорвал с лица маску и оказался не кем иным, как Монкуром.

– Деньги! – потребовал он.

Сборщик налогов, с которым Монкур познакомился в публичном доме и предложил свою помощь, сидел молча.

Монкур скорчил гримасу и прошептал:

– А теперь говори…

– Ах да, – заморгал сборщик налогов. – Никогда! – выкрикнул он.

– Ты что, готов подохнуть из-за этих денег? – вопил Монкур.

Сборщик налогов покачал головой. Монкур выпучил глаза и губами показал: «Скажи: никогда!»

– Никогда! – завопил сборщик налогов. – А что дальше? – шепотом спросил он. – Я забыл. Я должен отдать.

– Ты отдаешь мне половину. Вторая остается у тебя.

– И потом я должен вас ударить?

– Нет, это я должен тебя ударить.

– Да, конечно. Теперь вспомнил.

Сборщик налогов протянул Монкуру два мешка с монетами. Монкур влепил ему звонкую оплеуху и вернул один мешок.

Сборщик облизал губы, соленые от крови.

– Может, в следующий раз мы не станем понапрасну тратить время и сделаем это в тепле? – тихо спросил он.

– Я бы с удовольствием, – ответил Монкур и вторично ударил сборщика налогов.

Потом он снова надел маску, спрятал деньги под плащом и выбрался из кареты. Еще через мгновение Монкур и его напарник исчезли за темной стеной деревьев.

Гвардейцы ждали поблизости, не сводя глаз с короля. Людовик подошел к Жаку. Садовник подреза́л молодые буковые деревца. Невзирая на прохладную погоду, его плащ был расстегнут. Жак умел сосредотачиваться на работе, забывая обо всем.

– Хотя бы ты не бросаешь работу, – сказал Людовик. – Давай обойдемся без поклонов.

Жак поднял голову, щурясь от солнца.

– Ваше величество, я же не строитель.

– Скажи, когда ты воевал, в войсках случались бунты?

Рукояткой лопаты Жак поскреб щеку.

– Иногда бывали.

– А шрам этот ты где заработал? В сражении?

– Нет. Во время бунта.

«Вот оно что», – подумал Людовик.

– И как генералы относились к бунтовщикам? – спросил король.

– Генералы – они разные. Какой человек генерал, такое у него и отношение. Но вот что я вам скажу, ваше величество: король, который посылает солдат усмирять других солдат, недолго пробудет королем. Когда людей загоняют в угол, они все превращаются в зверей.